– Понимаю, - Рагар склонил голову к плечу, любуясь игрой самоцветов.
– А что, тебе обязательно возвращаться на тот остров? Дело-то ты, говоришь, сделал?

– Да. И, хотя я дал слово вернуться и привезти кинжал, - киммериец покосился на оружие, уютно лежавшее на его ладони, - о том слове можно было бы и забыть. Но, видишь ли, она меня обманула... попыталась обмануть, вернее говоря...

– Обмануть? В чем?

– Похоже, она рассчитывала, что я и порученное исполню, и воли не получу... Женщина, одним словом; все они обманщицы, - заключил киммериец.
– Так что мне непременно надо добраться до того острова и швырнуть ей в лицо эту штуку!
– Конан потряс кинжалом.
– Пусть знает, что я проведал о ее хитростях!

Рагар кивнул и медленно произнес:

– И в том единственная причина, по которой ты торопишься на ее остров, капитан?

– Единственная. Женщина эта мне больше не нужна, можно найти кое-что и получше... ту же Каллу, к примеру... Строптивая девчонка, так хоть не ведьма!

– Разумеется, - взгляд аргосца скользнул к кострам, где среди рослых полуобнаженных мужчин мелькала тонкая фигурка девушки.
– Значит, ты твердо намерен плыть на восток? Чтобы швырнуть кинжал в лицо обманщицы?

Киммериец ухмыльнулся.

– Возможно, у меня и выбора другого не будет, если я рискну выйти в море.

– Что ты имеешь в виду?

– Я же говорил, госпожа того острова женщина не простая! Проведает о моем корабле, пошлет нужный ветер... И погонит он "Громовую Стрелу" туда, куда ей угодно...

– Вот как? Ей подвластны ветры и бури?

– Вполне, - заверил аргосца Конан.
– Такие бури, что ты в жизни не видел! Это тебе не песок прожигать!
– Он покосился на след от удара молнии.

– И все же никто не сравнится с могуществом Митры, мой капитан, произнес Рагар и вдруг легко поднялся из кресла. Некоторое время он шагал взад-вперед по песку, о чем-то напряженно размышляя, в задумчивости касаясь пальцами то виска, то подбородка, потом повернулся к Конану. Итак, ты ждешь ветра с суши, который понесет твой корабль вдоль побережья Аргоса и Зингары, примерно к Барахским островам?

Киммериец молча кивнул.

– Давай договоримся так: я поплыву на твоем судне до Бараха, а там посмотрим, не изменится ли ветер. Если он по-прежнему станет гнать твою "Стрелу" на запад, что ж, так тому и быть! Но вдруг подует с другой стороны, а?

– Вряд ли... Госпожа того острова умелая чародейка...

– Чародейка! Всего лишь чародейка! А Митра - бог!

– Тогда пусть и вершится по воле Его, - Конан тоже встал, принюхиваясь; свинина, похоже, совсем поспела.
– Но я думаю, приятель, боги слишком далеки от нас... вот чародеи - те гораздо ближе!

Кивком головы пригласив гостя следовать за собой, Конан направился к кострам.

12. ПОПУТНЫЕ ВЕТРЫ

Калла извивалась под ним, испуская глухие хриплые стоны, царапая спину острыми ноготками; на какой-то миг тело ее замерло, потом ноги крепче охватили поясницу Конана, стиснули, сжали, словно клещами. Стоны и вздохи возобновились с новой силой, и киммериец подумал, что в такие вот моменты Калла ему нравится. Очень нравится! Сейчас, когда она не говорила ничего, не пыталась язвить и насмешничать, но предавалась любви с самозабвением юной львицы, впервые познающей самца.

Страстность этой девушки удивляла его. Стигийцы были древним народом, мрачноватым, холодным и скупым на проявление чувств. К тому же многие из них поклонялись не Светоносному Митре, Подателю Жизни, не могучему Ариману и любвеобильной Иштар, а чудовищному змею Сету; таинственные и страшные религиозные обряды тоже накладывали на стигийцев свой отпечаток. Калла же и выглядела, и вела себя совсем иначе - живая непоседливая красотка, дерзкая на язык и весьма непочтительная, что к людям, что к богам.

Заметив, что стоны ее сделались пронзительней и чаще, Конан удвоил усилия; ложе под ними потрескивало и раскачивалось в такт движениям корабля. Казалось, сам океан, то подбрасывая, то опуская галеру, задает темп любовной схватки, мерно и мощно колебля на своей груди и судно, и постель, и возлежавших на ней дуэлянтов. Прохладный воздух струился в распахнутое окно, и Конан, выгибаясь дугой над телом девушки, заметил, как на востоке начало разгораться предрассветное зарево.

Возможно, продолжал он свои раздумья, Калла и не являлась стигийкой; возможно, утверждая это, она лишь хотела придать себе вес в глазах команды и своих возлюбленных - стигийцы пользовались репутацией колдунов, чернокнижников и вообще людей опасных. Не исключалось, что она была стигийкой наполовину или на четверть, дочерью какой-нибудь рабыни, купленной в Офире, Шеме или Аргосе, либо отпрыском потомственной невольницы, которых хватало во всех крупных стигийских городах - и в Кеми, и в Луксуре, и в Птейоне.

Калла вновь замерла, потом с пронзительным вскриком еще сильнее обхватила плечи киммерийца. Приближалась кульминация, и ее багровые яростные волны раскачивали Конана вверх-вниз, лишая способности рассуждать. Голова вдруг стала пустой и гулкой, словно пещера с высоким куполообразным сводом; тело - легким, словно перышко, летящее по ветру. Сейчас ему казалось совсем неважным, кто такая Калла, откуда она, говорит ли правду или лжет, набивая себе цену. В этот миг наплывавшего экстаза значение имело совсем другое: пышущее жаром тело девушки, пьянящий аромат ее волос и кожи, ощущение влажных губ на щеке... Содрогнувшись, Конан резко выдохнул воздух и замер в блаженном забытьи.