Когда киммериец окликнул девушку, она подняла застывшее лицо и, точно продолжая начатый еще вчера разговор, сказала:

– Он был еще жив, когда я его нашла. Я пряталась у берега, хотела подняться наверх, помочь ему, но... но не смогла...
– Головка Каллы удрученно качнулась.
– Жар... огонь... я поняла, что сгорю, не добравшись до него...

– Сколько ты здесь сидишь?
– спросил Конан.

– Не знаю... Наверно, половину ночи... Как только смолк грохот и сделалось не так жарко, я сразу пошла сюда... Ты видел - голубое, огромное колыхалось в небе... было достаточно светло, чтобы искать... и он... он стонал...

Конан сбросил мешок на землю, отцепил флягу и сунул ее девушке; затем, не прикасаясь к телу Рагара, быстро осмотрел его. Как и у Каллы, на нем не было ни ран, ни сильных ожогов; кожа, показавшаяся киммерийцу обгоревшей, была просто серой от пепла. Тем не менее, Рагар выглядел страшно истощенным, словно не ел пятнадцать или двадцать дней.

– Отчего он умер? И что успел сказать?

Девушка сделала глоток вина, закашлялась, и Конан осторожно похлопал ее по спине.

– Он... он... Ему пришлось отдать все силы... отдать столько, что плоть уже не могла удержать душу... Он сказал, что так бывает всегда, когда человек прикасается к божественной мощи... она сжигает его изнутри...

– Значит, Митра использовал его, как меч в своей деснице, - медленно произнес Конан.
– Битва кончилась, клинок выщерблен и выброшен на свалку...

– Нет! Нет!
– Отчаянный крик Каллы прервал киммерийца.
– Он бился сам, испрашивая у Митры столько сил, сколько требовалось для победы! И Митра давал, посылал ему силу через эти деревья, давал и жалел его, и плакал над ним, но даже бог - бог, ты слышишь!
– не может даровать победу... просто даровать... даром...
– Ее голос стих, и последние слова Конан едва расслышал.

Немного помолчав, он спросил:

– Чего ты хочешь, Калла? Вернешься на судно или...

Губы девушки упрямо сжались.

– Я останусь здесь! Хочу похоронить его... Знаешь, - она подняла взгляд на киммерийца, - я ведь дочь рабыни и не знаю своего отца... Может, я стигийка, может, нет... Но в Стигии у меня не осталось родных могил... тело моей матери просто бросили псам, когда пришел срок... А здесь... Она снова бережно погладила мертвое лицо Рагара.

– Хорошо, - произнес Конан, поднимаясь.
– Вот его мешок, Калла; в нем его вещи и кошели с золотом, которого тебе хватит надолго. Мне - мечи, тебе - мешок...
– он мрачно усмехнулся.
– Мы с тобой его наследники, девочка.

– Не только мы, - лицо Каллы вдруг просветлело.
– Не только мы, повторила она, - но и все люди на этом острове. Тысячи людей!

– Ты так думаешь? Что же он им завещал?

– Жизнь! И я расскажу им об этом! Он их спас, и они - все и каждый! должны узнать истину!

Кивнув, Конан наклонился, неловко поцеловал девушку в перемазанную пеплом щеку и начал спускаться вниз, к кораблю.

Рагара похоронили на склоне вулкана, прорезав толстый слой дерна, продолбив неподатливый базальт; холмик над могилой получился невысокий, зато рядом, в десяти шагах, шумела дубовая роща. Кряжистые великаны, закованные в темную кору, тянули ветви к своему мертвому предводителю, негромко напевали что-то печальное, мерно шелестя листвой. Над рощицей возносилась вершина вулкана; черная, оплавленная, гигантская, она казалась памятником, воздвигнутым самим Митрой, желавшим почтить павшего слугу.

"Громовая Стрела", подгоняемая ударами десяти пар весел, уходила от берега, направляясь на юго-запад. Свежий ветерок раздувал паруса, галера все ускоряла и ускоряла бег, горный склон откатывался назад, таял в беспредельной небесной синеве. Однако Конан, обладавший зрением орла, долго еще следил за крохотной фигуркой девушки, скорчившейся у могильного холмика. Она сидела там, пока солнце не поднялось на четыре локтя над кратером побежденного вулкана; затем встала, забросила за спину мешок и медленно направилась к берегу, к плодородным долинам, к городку, раскинувшемуся у бухты, к людям, спасенным от гнева огненных демонов. Она шла, чтобы поведать им правду.

Но захотят ли спасенные услышать истину о спасителе? Впрочем, аргосцу Рагару по прозвищу Утес это было безразлично; он не искал славы - даже посмертной.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ИСКУССТВО УБИВАТЬ

14. СТРАНСТВИЯ

Границу меж степью и пустыней Конан преодолел на одиннадцатый день после выезда из Дамаста. Эта граница не была четкой и определенной; просто последнее время равнина, по которой он странствовал верхом на мохнатом гирканском коньке, становилась все более засушливой и каменистой, неприветливой, жаркой и угрюмой. Сочные травы жухли, сменяясь верблюжьей колючкой и жалким кустарником; деревья, изредка попадавшиеся прежде, исчезли совсем; зато теперь встречались большие участки почвы, покрытые песком или мелким щебнем. Даже небо изменилось: над травянистой степью оно было голубовато-блеклым, сейчас же цвет его начал отдавать желтизной, словно в нем, как в огромном вогнутом зеркале, отражались раскинувшиеся где-то впереди застывшие волны барханов.

И все же, несмотря на постепенность и неопределенность этих изменений, существовал некий условный рубеж, отделявший степь от пустыни особенно обширная полоса каменистой почвы, протянувшаяся с востока на запад на несколько дней пути. Добравшись до нее, Конан разыскал руины старой башни, торчавшие подобно изломанным зубам на плоской, выровненной человеческими руками вершине холма - знак, о котором рассказывал Рагар. От этой разрушенной древней твердыни, сложенной неведомо кем и неведомо когда, путь его лежал прямо на север. По утверждению аргосца, Конану теперь предстояло идти день за днем, словно убегая от солнца - так, чтобы его лучи светили в затылок. Если он не собьется с дороги, не высохнет от жажды, не умрет от голода или змеиного укуса, не станет жертвой внезапно налетевшего самума, не канет в зыбучих песках - словом, если он вынесет все эти тяготы и мучения, то рано или поздно увидит вздымающуюся на горизонте горную цепь, будто бы подпирающую небеса, а перед ней - огромный потухший вулкан с пологими коническими склонами и иззубренной вершиной. Он будет серо-коричневым, угрюмым и бесплодным - таким же, как раскинувшийся за ним хребет; однако у самого подножья внимательный глаз заметит яркую полоску зелени, словно нанесенную исполинской кистью на скальный выступ. Там - вода, деревья и травы; там - спасение от зноя, отдых после долгого пути; там - обитель наставника, и добравшийся до нее будет жить.