Тело Итами дернулось, и Акуто отстранился от брата. Озноб пронзил лиса, заставил крепко сжать ножку стула, пытаясь справиться с отторжением миазм. Неокрепшее тело не желало справляться самостоятельно. Дотронувшись до брата, Куро одернул руку. Вечно горящее тело вмиг стало ледяным. Лисий огонь не мог полностью защищать господина, отделяясь от него легкими клубнями.

– Мы должны вернуть её в Исияму.

– Ты. Я не желаю видеть ту, из—за кого я становлюсь таким слабым. Куро, унеси и не позволяй ей более переступать грань между храмом и Камакурой. Я запрещаю этой смертной являться в мои владения.

– Как скажешь, Хранитель.

Удобнее перехватив обнаженное тело смертной, Куро не позволял себе вольности, стыдливо отводя взгляд, стараясь привлечь внимание младшего. Акуто прикрыл глаза. Подняв упавшую простынь, он накинул её на тело, непроизвольно касаясь кожи. Хвосты и уши дернулись от того, насколько непривычно горяча была смертная, от которой единственное, что исходило – знойный холод, ужасно дополняющий его бушующее пламя.

Сохэй с облегчением выдохнул, когда пред ним возникло алое пламя и старший лис, крепко прижимая к себе Оммёдо, ступил в храм. Передавая горячее тело, Куро склонил голову, пытаясь не смотреть монаху в глаза, пытаясь поведать всё, что произошло и было услышано от брата. Сражение с Рокурокуби отняло слишком много сил, но даже демоны не понимали, как Итами могла сбиться с пути. Словно что—то постоянно тянуло её в сторону того, с кем крепко накрепко соединена союзом. Кивнув, Сохэй просил лиса следовать за ним как можно тише. Каждый из юных Оммёдо не должны были вновь встречаться лицом к лицу с демоном, теряя рассудок, тратя свет души на очищение от скверной души.

Внутренние покои менялись, свет за спинами постепенно мерк и лис создал небольшой клубень пламени, подсвечивая Сохэю путь. Монах замер на месте, когда перед ними появились старые двери, полностью усеянные следами от острых когтей. Звук пропал, когда за смертным и демоном закрылась дверь. Пламя потухло и более не загоралось. Куро начал нервничать, но почему—то подчинялся каждому жесту. Сохэй внушал доверие и немного страха, но всё это померкло, когда пред лисом разгорелся мощный огонь, жар которого лис знал не по наслышке.

– Откуда это здесь?

Голос демона разносился эхом. Положив тело ученицы на пол и скинув ненужные покрывала, Сохэй указал лису на место подле себя.

– Почему не явился тот, кто связан с ней?

– Младший брат не желает видеть смертную. Она делает его слабым и живым. Он не привык ощущать столько эмоций. Месяца, что они провели вместе – немного изменили его. Раньше, когда Акуто возвращался в храм, он запирался в покоях, успевав взять несколько сосудов с сакэ.

– Отчего же демон стал таким? Ведь, как я знаю, вы давно живете на землях Ашихары.

– Я не могу поведать, достопочтимый Сохэй. Эта жизнь Акуто, и только он вправе рассказывать о ней. Но, все же позвольте, откуда у вас пламя Каруры?

Усмехнувшись, монах протянул руку, аккуратно огибая пальцами языки пламени.

– Все вы знаете историю Камакуры и должны помнить, что второй мастер Оммёдо, после Великого Абэ—но, смог подчинить себе мощь Каруры. Это было мое названное дитя, демон лис.

Больше не проронив ни слова, Куро кивнул. Он услышал достаточно. Узнал то, чего не следовало, мысленно обещая сохранить тайну почившего клана Кудзё, воспоминания которого закончились на Айко. Мори глубоко вдохнул, когда положил ладонь на живот и лоб ученицы. Стараясь аккуратно двигать руками, он постепенно вычерчивал круг энергии, что мерно текли в каждом живом существе. Синяя аура, что отделялась от Итами, постепенно угасала, а пожирающее пламя поглощалось более могущественным. Тем, что некогда вознеслось над землями, разрушая плотные тела демонов, не оставляя от них ни следа. Нутро Куро дрожало. Лис ощущал каждым кончиком меха, насколько велика сила Каруры. Он начинал восхищаться, желал узнать всю историю потерянного клана и, если бы только мог, то оказался бы в тот тягостный период Камакуры.

Движения Сохэя были резкими. То поднимая ладони, то резко опуская, он тихо зачитывал сутру, точно зная, что демон может услышать и ответить жестокостью. Не желая причинять вреда столь необычному существу, Мори возложил на тело Итами несколько талисманов. От рук его постепенно исходило тепло и свет.

– Я твой проводник в мир смертных, покуда душа и тело твое увязли в тени. Поднимись и подчинись власти моей, дитя. Оставь чужеродную силу за пределами этого храма, где долгие века поддерживалось и сохранялось священное пламя Каруры. Омойся в ледяных реках тэмидзуи, открой глаза и увидь сей прекрасный, но жестокий мир, мастер. Ты есть земля, ты есть непокорные реки, а он бушующее пламя, что поддерживается ветром. Встань, мастер.

С каждым словом голос Мори затихал. Талисманы стали светиться ярко, собирали остатки миазм, пока Итами не дернулась. Глубоко вдыхая, она осматривалась и не понимала, где находилась. Вспоминая, что слышала голоса братьев, смертная думала, что оказалась в храме Аманава, но завидев учителя, дрогнула. Взгляд её едва коснулся старшего лиса, как по телу прошелся легкий ветерок. Она была обнажена и слишком открыта. Стыдливо прикрыв лицо ладонью, Итами желала найти хоть что—то, дабы прикрыть наготу, но демон, усмехнувшись, открыл дверь, позволяя силам вернуться. В его руках оказались легкие одежды: длинное алое кимоно и нижние белые халаты, украшенные ветвями персика. Сохэй склонился и покинул покои старого храма вместе с лисом, желая дождаться смертной снаружи.

Неприятно почесывая шею, Итами как можно скорее оделась, плотнее затягивая широкий пояс. От одежд пахло свежестью и сладкими травами, примерно также, как кассия. Потерев глаза, Оммёдо продолжала ощущать небывалую тяжесть во всем теле, мизинец болел от покалывания, но произошедшее исчезло из памяти. Будто кто—то навеял дурманом странный сон, где она подле Акуто сражалась с демоном в стенах Камакуры. Заперев за собой дверь, где теплилось пламя, Итами поклонилась и отблагодарила Великую Каруру, чей свет и мощь помогала ей не раз. Теперь она понимала, насколько ценным оказался горький опыт.