Побродив ещё немного по своим покоям, взмахом руки потушила свечи и всё же легла спать.

Утро встретило меня тихим перешёптыванием прислуги, что неспешно готовили платье в соседней комнате. Я любила подольше понежиться в кровати, а не вставать с первыми лучами солнца. Тётушка Бетси придерживалась такого же мнения, и мы иногда проводили в постели непозволительно много времени для леди нашего статуса.

Но прелесть жизни вдали от двора в том, что до этого абсолютно никому нет дела: ни прислуге, ни моей гувернантке, что приходила лишь после обеда. Поэтому сейчас, когда мне приходилось всю неделю вставать вместе со всеми во дворце, я находилась в самом дурном расположении духа, какое только можно себе представить.

Хотела было крикнуть, а может, и рявкнуть — я ещё не решила, насколько недовольна ранним пробуждением. Потребовать, чтобы все вышли из моих покоев до особого распоряжения, как услышала обрывки фраз, что вмиг прогнали сон.

— Ты точно уверена в том, что слышала? — я не видела, кто именно говорит, но подкралась ближе к чуть приоткрытой двери, оставаясь в тени комнаты.

— Ой, не знаю даже. Но слово «помолвка» точно было. В этом я уверена.

— Ох, дадут всевышние, и у нашего короля с королевой тоже скоро будет праздник. Не всё же чужие свадьбы устраивать.

— А ещё я видела, как герцог Годерик Ротфортский шёл по коридору в сторону кабинета его величества.

— Ах, неужто и правда, что говорят?! И принцесса наша замуж выйдет!

Дослушивать я не стала и бегом вернулась в кровать, зарывшись под одеяло с головой. Эмоции переполняли, я чувствовала, что щёки горят, и румянец непрошенным гостем оседает на моём лице.

Итак, что я узнала? Если Годерика вызывал мой папа, то есть наш король, и прозвучало столь заветное для каждой девушки слово «помолвка», это значит, что Виктория вчера, застав нас в столь щекотливом положении, отправилась не обсуждать увиденное со своим штатом фрейлин, а прямиком к отцу. И если ко мне с самого утра ещё не пришли с заявлением о моём недостойном поведении, то это значит, что отец приказал Годерику загладить этот проступок помолвкой со мной. Всё же я не девица с кухни, которую можно зажимать в тёмных углах без последствий.

Раз слухи пошли по дворцу, то, скорее всего, скоро об этом будет объявлено официально. А значит, надо выглядеть самым лучшим образом и выбрать достойное платье из моего гардероба.

Я резко вскочила с кровати и принялась терзать колокольчик у изголовья самым нещадным образом, вызывая служанок. Когда те вбежали в комнату, я уже стояла посередине, готовая собираться.

— Ты! Приготовь всё необходимое для умывания и не забудь добавить розовой воды! — я хотела пахнуть так нежно и сладко, как только было возможно.

— Слушаюсь, Ваша светлость, — девушка метнулась в соседнюю комнату.

— А вы приготовьте фиолетовое платье с белым кружевом на лифе.

— Но оно слишком тёмное для утра. Мы приготовили для вас лимонное.

Я чуть поморщилась. И никакое оно не лимонное, а цвета вялого салата, и такой неприглядный оттенок коже придаёт, что придётся наносить пудру в несколько слоёв, чтобы скрыть всё это безобразие. То, которое я попросила, действительно больше походило на вечерний туалет, но в час объявления помолвки я должна выглядеть просто сногсшибательно! И я не виновата, что единственное невечернее бальное платье именно такого оттенка — тёмно-фиолетового, что невероятно мне идёт и красиво оттеняет глаза, делая их глубокими и загадочными.

Я замерла у двери, ведущей в обеденную залу, не решаясь приоткрыть её и явиться на свет публике. Волнение захватило, лишив способности двигаться, и я было хотела развернуться, как вдруг увидела идущую в мою сторону Викторию.

Как всегда идеальна — белоснежные волосы убраны в высокую причёску, лёгкий макияж подчёркивает красоту и свежесть лица, а светло-розовое платье великолепно сидит на фигуре. В свои двадцать пять она выглядела максимум на двадцать, и на одну секунду я почувствовала себя рядом с ней не такой… притягательной. Она обладала той самой холодной красотой, когда хочется любоваться предметом обожания, боясь даже притронуться к нему.

— Подвинься, сестрёнка, — в её тоне было столько пренебрежения, что я сделала всё ровно наоборот — полностью перекрыла ей путь и первой вошла в уже заполненный людьми зал.

Мы расселись на свои места: она — по левую руку от отца, я же затерялась в толпе фрейлин её величества. За столько лет затворничества я привыкла к подобному пренебрежению и с затаённой грустью ждала, когда же оно наконец закончится. Поэтому, усевшись на любезно отодвинутый прислугой стул, приготовилась слушать, что же скажет король.

— Сегодняшний день принёс много радости в наш дом! — он закашлялся и, сделав глоток воды, продолжил: — Рад сообщить вам…

Я уже приготовилась принимать поздравления, когда внезапно осознала, о чём говорит отец, а мать во всём с ним соглашается.

— Столь долгожданная нами помолвка между герцогом Годериком Ротфортским и Викторией Девонширской официально была заключена сегодняшним утром.

Зал разразился овациями, а я сидела белее мела и не смела поднять глаза на поднявшихся со своих мест виновников торжества. Сестра сияла, бросая на всех по очереди торжествующий и высокомерный взгляд. Когда же очередь дошла до меня, я увидела в нём столько презрения и злобы, что их с лихвой хватило бы на целое поселение демонов. Годерик же — тот самый, между прочим, Годерик, что вчера так яростно целовал меня — сейчас светился от счастья, глядя на свою будущую жену.