— Микробов? — я уже снова промывала и промакивала, радуясь, что собака не дергается от боли и не рычит.

— Это маленькие, невидимые человеческому глазу животные, от которых может воспалиться рана. Я же тебе рассказывала.

— Да? Очень интересно... покажи мне их потом... — бормотала я, промакивая последние капли.

Мысли отключились уже давно. Я только видела, воспринимала и хотела помочь. Проверить — не повреждено ли что-то сломанными рёбрами. И в руках появлялись металлические плоские штуки, загнутые на конце, которыми легко раздвинуть края раны, а зрение опять увеличивало то, что я видела.

Хотела вправить выглядывающую, словно бок пролупрозрачного червя, петлю кишечника — в руках появлялись удобные инструменты.

Хотела сложить сломанные кости, соединить тонкие твёрдые нити, из которых они состояли, и картинка снова прыгала мне в глаза. Ставшие огромными инструменты в моих руках расправляли тонкие костяные нити, а потом менялись, и костяные нити опутывало вязкое липкое вещество, соединяя накрепко.

Хотела закрыть рану и уже свела одной рукой лоскуты кожи, и в другой появился новый инструмент, который наложил стежок.

«Будто вышивка», — мелькнула мысль. И рука дрогнула — я не любила вышивку. Просто бабушка такими методами учила меня, что любить рукоделие было невозможно.

— Ольга, не думай! Просто желай!

— Спасибо, дорогая, — пробормотала, встряхивая головой и избавляясь от несвоевременных воспоминаний.

Ну и пусть как вышивка, ну и пусть стежки, вот залатаем собаке бочок, починим, будет как новая.

Потом была левая лапа. И кожу пришлось уже рассечь полупрозрачным и очень острым ножом мне самой: нужно было добраться до раздробленной кости. И снова инструменты, снова осколки, снова увеличение видимости, и я собираю, склеиваю, складывая ровно длинные и тонкие костяные нити, живые жгуты – связки — прикрепляю к кости инструментом с красным ярким светом на конце вместо иголки, собираю, расправляю повреждённые мелкие мышцы, стягиваю кожу, новые стежки... И ничего, ничегошеньки не соображаю — устала.

И когда, наконец, услышала долгожданное Всёлино: «Всё!», просто упала там, где стояла, рядом с собакой.

Лежала и чувствовала, как с меня будто сама собой стекла туника, как зрение снова стало обычным, и как притупились все остальные чувства, как капли пота прокладывали по лицу и спине липкие дорожки, как подергивались уставшие мышцы.

А потом — темнота.

Ничего.

Тишина.

Да, в обморок, как Машэ, я не упала. Вернее, упала, но не в обморок. Я просто уснула от усталости. И проспала даже не знаю сколько – Всёля тогда ещё не устроила отсчёт времени по часам станции.

В себя пришла от того, что кто-то рядом угрожал. Это были не слова, нет, просто звуки, но очень грозные, вибрирующие, от которых хотелось встать и бежать как можно дальше. Я с трудом открыла глаза, сдерживая порыв вскочить.

Я лежала всё там же — на полу, а огромная собачища свесила морду со стола и скалила на меня зубы.

— Фу, фу! — рявкнула я и привстала. — Всёля, что происходит?

Медленно отползла подальше.

Голова кружилась, сонный дурман никак не сходил. Тело болело так, будто меня били чем-то, завернутым в толстое одеяло. А ещё я насквозь провонялась псиной, потом и кровью. Хотя крови как раз нигде, кроме как в запахе, не было.

— Туника! Инъектор, чтобы спать! — скомандовала я, встряхивая головой и вставая.

— Снотворное, Ольга, это называется снотворное.

Всёля поняла меня правильно. И пока ещё в голове звучали эти слова, в руке появился инъектор.

— Сила! — потребовала я и локтем придавила собаку за холку.

И Всёля влила в мою руку такую тяжесть, что собака громко хекнула, но перестала рычать и скалиться. Я прижала инъектор рядом со своей тяжёлой ладонью и нажала на кнопку. Наклонилась ближе к собачьей морде и зло проговорила, пристально глядя в её глаза:

— Будешь на меня скалиться, вышвырну со станции, поняла?!

Собака опустила потяжелевшие веки – то ли согласилась, то ли уснула, и я выпрямилась с единственным желанием — снова растянуться на полу.

Собаку мы со Всёлей вылечили.

Но я не верила, что это с моей помощью она поправилась. Я чувствовала себя самозванкой – я так мало знаю, ещё меньше понимаю и вообще ничего не умею!

Именно с этой собаки моя жизнь на станции сильно изменилась. Мне было стыдно ничего не знать, и с помощью Всёли я накачивалась знаниями, как пьяница, попавший в винный погреб, накачивался вином: один вопрос тянул за собой другой, а тот — ещё с десяток, и так без меры, на меня лились знания, порой не давая вздохнуть.

Иногда, чтобы добраться до ответа на какой-нибудь вопрос, нужно было прочесть несколько толстых книг, выслушать несколько разных роликов, порой очень длинных, а иногда поискать ещё ответы на пару сотен сопутствующих вопросов. Я болезненно ощущала, как границы моего незнания с каждой каплей информации только расширялись.

Кости, мышцы, кожа, нервы, ещё такая штука, которая была мне раньше неизвестна — железы, а ещё пищеварение, дыхание, кроветворение и прочее, прочее, прочее...

Всёля снова и снова повторяла: