— Жуть какая, — сказала Тами ничуть не испуганно (ну чего бояться в белый день на людной улице!). — Тем и кончилась книжка?

— Ага, — сказал Тарик. — Перед его гаснущим взором что-то там пронеслось, и все погасло... Что-то вроде того.

— Жаль, — сказала Тами, о чем-то старательно задумалась, и ее личико исполнилось того самого смешливого лукавства, заставлявшего сердце Тарика колотиться быстрее. — Ты только представь, как выглядели бы его похороны. К траурной процессии со всех сторон сбегаются лошади, не слушающиеся вожжей и уздечек, собаки и кошки. А небо над городом застилают неисчислимые стаи птиц, городских и залетных... Представил?

Тарик представил — и поневоле прыснул.

— И насчет мышек твой Стайвен Канг крупно недодумал, — продолжала Тами. — Мышки в любом доме обитают во множестве, даже в королевском дворце, и уж их-то это никак не обошло бы. Сидит граф за очередным кувшином горестно, а из углов ка-ак хлынут влюбленные мышки... Пищат сладострастно и призывно, по ногам карабкаются, в штаны лезут с игривой целью. Пожалуй, это пострашнее влюбленных лошадей будет...

Тут уж Тарик расхохотался во весь голос — хорошенькая картина представала мысленному взору...

— Долго еще идти?

— Ну, большую часть пути уже прошли. Но еще шагать... Устала?

— Да нет, с чего бы вдруг? Просто кто-то завлекательно обещал вирши...

Что ж — раз это, по заверениям знающих толк людей, девчонкам страшно нравится... Не зря же так старательно весь вчерашний вечер сидел, как над учебником, над книжкой некоего Митраля Тубара!

— Ну вот, — сказал Тарик.

Живу, и гибну, и горю дотла, я замерзаю, не могу иначе — от счастья я в тоске смертельной плачу, легка мне жизнь, легка и тяжела...

— Красиво, — посмотрела Тами серьезно. — А дальше? Забыл?

— А это все, — сказал Тарик. — Короткий такой вирш, но был самым первым, вот и запомнился...

— Элегия, — сказала Тами.

— Что? — искренне не понял Тарик.

— У иных виршей есть свои названия, — без тени чванства познаниями объяснила Тами. — В точности как у песен — балладино, романсеро, крикушки18... Такие иногда называются элегиями.

18

Крикушки — частушки.

— Ну, красиво, — сказал Тарик и, как часто обстояло с учеными словечками, постарался его запомнить, чтобы ввернуть при случае в подходящей компании.

— А еще вирши знаешь?

— Конечно, — сказал Тарик.

А на улице — дождь, дождь.

Между нами все — ложь, ложь.

И что любишь ты — лжешь, лжешь.

И цена тебе — грош, грош.

Аля тебя это — смех, смех.

Вечно буду неправ я.

Между нами не год — век.

Между нами не сон — явь.

Только все это — блажь, блажь.

Между нами и дождь — снег.

И поэтому плачь, плачь.

Для меня это — смех, смех.

Тами слушала очень внимательно, не сводя с него светившихся загадочным выражением сиреневых глаз, и Тарик старался.

Но упала на день ночь.

Низ губ твоих — крик, крик.

Не гони меня прочь, прочь,

Нам отпущен не век — миг.

Между нами дождей гул.

И звезда в небе — брошь, брошь.

Что люблю тебя — лгу, лгу.

И цена моя — грош, грош...

Когда Тами поняла по его уверенному молчанию, что вирш подошел к концу, сказала не раздумывая:

— Тоже красиво, хотя и печально... — И, судя по ее лукавому прищуру, следовало ждать очередной ехидненькой подначки, каковая тут же и последовала: — А ты не потому ль выбрал этот именно вирш, что вспомнил, как тебя бросила красивая, но ветреная девчонка?

Ну, легко было ответить чистую правду...

— Хвала Создателю, никто еще меня не бросал ни разу. — Он нарочно произнес с гаральянским выговором: — Тут ты крупно промахнулась.

— Бывает, — ничуть не смутившись, сказала Тами. — Я же не фея Мудрости, чтобы никогда не ошибаться... А ты много виршей девушкам до этого читал?

— Тебе первой, — снова ответил Тарик чистую правду и приготовился к очередной подколке — очень уж озорной у нее был взгляд.

— Значит, смело можно сказать, что я тебя лишила невинности? Ну, самую чуточку, легонечко...

Велев себе ни за что не конфузиться, Тарик браво ответил:

— Можно сказать и так... если тебе это доставляет удовольствие.

— Да ничего подобного, — заверила Тами. — Снова мой острый язычок, вот и весь сказ... Печальные вирши. Упорно мне кажется, что они сочинены кем-то, кто пережил сердцераздирающую любовь, был безжалостно брошен ветреной красоткой, оттого и излил душу в грустных виршах. Говорят, с сочинителями так частенько бывает — перекладывают в вирши свою тоску и радость, победы и боль...