— Ладно, пошли каяться, — брякнул я и встал с дивана.

Однако пол перед моими хмельными глазами тут же зашатался как палуба корабля в непогоду, но уже через несколько секунд качка сменилась на вполне приемлемый штиль.

— Молодец, — обрадовался Шурухт и затушил недокуренную сигарету.

— Но, — я поднял указательный палец вверх, — руку целовать не буду и на колени тоже не встану. Скажу, что, находясь в состоянии аффекта, заметил в глянцевом отражении плафона лампы призрак проклятого капитализма. Поэтому тут же бросил в него единственную дорогую сердцу вещь, которая оказалась под рукой, то есть коробку с собственным кинофильмом.

На последних словах я громко шмыгнул носом и смахнул невидимую слезинку со скулы. И дядя Йося, догадавшись, что со мной нормальной каши не сваришь, произнёс:

— Ладно, как только зайдём в кабинет Ильи Николаевича, молчи, словно рыба на льду, говорить буду я. А ты будешь молчать, кивать и соглашаться.

— Отличная идея, — улыбнулся Леонид Быков и пожал руку моему очень дальнему родственнику.

— Что вы ещё придумали? — неожиданно спросил сам Илья Николаевич, который очень тихо открыл дверь кабинета и теперь, стоя на пороге, внимательно разглядывал всю нашу маленькую компанию заговорщиков.

— Призрак капитализма бродит по Европе, — пролепетал я и добавил про себя: «А вас, товарищ Киселёв, разве стучаться в детстве не учили?».

— Что? — скривил недовольное лицо Илья Николаевич, который держал в руках коробку с моей короткометражкой.

— Я говорю, что у нас плановая политинформация, — уже по привычке соврал я, — обсуждаем, чем ответить Голливуду на их провокационный фильм «В джазе только девушки». Товарищ Шурухт, например, предложил снять «В джазе только слесаря». Сюжет такой: бригада слесарей выезжает на природу и джазит, то есть играет джаз. И заодно, под песни и пляски, помогает органам госбезопасности обезвредить очень опасного шпиона, Остина Пауэрса. Ну, ведь бред же?

— Почему? — вдруг заинтересовался директор киностудии Киселёв.

И так же неожиданно директору строчкой из Маяковского ответил Леонид Быков:

На чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

А вы ноктюрн сыграть могли бы

на флейте водопроводных труб?

— Вот именно! — выкрикнул я. — «В оркестре только слесаря»! Вот чем мы ответим разнузданному и распущенному Голливуду.

— Очень смешно, — пролепетал Илья Николаевич, — и я бы даже вам поаплодировал, но у меня руки заняты, — он показал коробку с кинофильмом и добавил, — через полтора часа всем быть в просмотровом кинозале, будем разговаривать. А с тебя, Феллини, я вычту из зарплаты за разбитую лампу.

— В том смысле, что за лампочку накаливания? — спросил я для уточнения.

— Кхе, посмотрим, — крякнул директор киностудии.

Удивительное дело как иногда бывает переменчива судьба. Ещё четыре часа назад я посыпал голову пеплом, а теперь: во-первых — почти протрезвел, во-вторых — уже никто не вынуждает увольняться по собственному желанию, а в-третьих — появился зверский аппетит. «Осталось только дотянуть до завтрашней зарплаты», — подумал я, пересчитав оставшийся в наличие рубль с мелочью, когда стоял в очереди столовой. Кстати, зал нашей киношной столовки примыкал вплотную к кафе, из-за чего запах готовящихся блюд часто долетал до людей, которые просто зашли выпить чашечку кофе и рюмочку коньяка.

Да уж, съёмка короткометражного кино знатно подкосила мою финансовую состоятельность. Я раскошелился на авиабилеты и гостиницу, дал взятку, чтобы мои отснятые плёнки проявили и напечатали с них копии раньше остальных режиссёров, оплатил ночную работу монтажёру Костику, занёс деньги в цех комбинированных съёмок, где мне нарисовали начальные и конечные титры. И наконец, приплатил двум звукорежиссёрам на самой площадке и в студии озвучания.

«Триста рублей как корова языком слизала, — пробухтел я про себя, отдав последнюю наличность за тарелку супа, макароны и компот. — А с другой стороны, если бы я не полез напролом, то ещё года три бегал бы у разных режиссёров на побегушках. Писал бы сценарные заявки и сценарии, получал бы отказы и складывал их в стол. А сейчас у меня есть свой готовый 10-минутный фильм с говорящим названием „Так не бывает“. И директор „Ленфильма“ Илья Николаевич, судя по выражению его лица, это кино посмотрел, а это уже большой плюс к карьерному росту. Кстати, что у нас написано про карьеру в моральном кодексе строителя коммунизма? — задал я риторический вопрос, присев за свободный столик. — Что-то нехорошее про непримиримую борьбу с этим пережитком капитализма? А кто из членов ЦК не делал карьеру всеми правдами и неправдами? Кто из первых лиц государства не бегал, не унижался и не пресмыкался, карабкаясь к власти?».

— У вас не занято? — вдруг прервал мои размышления хрипловатый голос, который принадлежал актёру Евгению Павловичу Леонову.

На киностудии в эти дни ударными темпами шёл монтаж и озвучка кинофильма «Донская повесть», где Леонов снялся в роли красноармейца Якова. Однако с будущей легендой советского кинематографа я столкнулся нос к носу впервые, поэтому немного растерявшись, пробормотал:

— У нас в стране всё общее, только заводы принадлежат рабочим и земля крестьянам, а стул в столовой, если пустует, значит свободен.

— А я вас знаю, — захихикал актёр, поставив поднос на мой столик. — Вы — Феллини. Поговаривают, что вы директору киностудии пробили голову, — прошептал Леонов, протерев салфеточкой ложку и вилку.

От этих слов я застыл с открытым ртом и, не донеся ложку с супом до конечного пункта назначения, одними глазами посмотрел по сторонам. «Ну как я мог пробить голову товарищу Киселёву, если он десять минут назад бегал по коридорам „Ленфильма“ живой, здоровый и без кровоточащей повязки на лбу?» — пронеслось в моей голове.