— Мы можем поговорить там, Кхун, — Тонг неопределенно кивает в сторону более тёмного и безлюдного участка. — Простите, народ, у меня дела. Успешно добраться. Кхун?

Тонг сбегает, уводя за собой Туантонга, хотя ещё минуту назад не желал никуда с ним идти.

Окружённые скамейками каменные столы утопают в мягком свете стоящих у дорожки фонарей. Где-то этого света более чем достаточно, где-то едва хватает. Тонг выбирает серединку, предпочитая отойти подальше от дорожки, но не уходить совсем в темноту.

— Ты меня помнишь, Хемхаенг, — уверенно, без единой нотки вопроса в голосе заявляет Туантонг, занимая место напротив Тонга с таким видом, будто садится не на каменную скамейку, а как минимум на стул в ресторане. — Если бы это было не так, ты не назвал бы моего имени. Этот мальчишка его не знает.

«„Этот мальчишка“ — это Пи?»

Досада внутри вновь поднимает голову, однако на этот раз к ней примешивается раздражение, которое Тонг давит в зародыше.

— Смутно. Я видел ваше лицо во снах, не больше, — наконец признаётся он. — Маленький ребёнок из этих снов называл вас именно этим именем. Люди, что приходили требовать у вашего брата возвращения, тоже называли это имя.

— Люди… — острая улыбка змеится на чужих губах.

«Простите, но нагами вас я назвать не могу. Не хочу, чтобы кто-то это услышал».

Положив руки на каменный стол, Тонг переплетает пальцы в замок и игнорирует новое пришедшее сообщение.

«Синг или Пи Нок?» — задаётся Тонг вопросом, но проверять не спешит.

— Так ты считаешь, что это я повинен в твоей смерти?

— Я не умирал, Кхун Туантонг, — Тонг приподнимает бровь, сдерживая так и рвущуюся в голос насмешку, несмотря на холодок, что скользит по его спине. — Вот он я. Живой и здоровый.

То как меняется после его слов лицо Туантонга, вызывает внутри чувство удовлетворения.

— Хочешь поиграть, Хемхаенг?

— Ни в коем случае, Кхун, — Тонг становится серьёзным и садится ровнее, расправляя плечи. — Я хочу закончить этот разговор, вернуться домой, поужинать и лечь спать.

— Я и предлагаю тебе вернуться.

— К себе домой, Кхун Туантонг. Не к вам.

— Снова упрямишься.

— Снова попытаетесь меня убить?

— Я никогда…

Туантонг внезапно теряет всю свою царственность. Плечи опускаются, хотя сутулиться он не начинает, будто его спина может находиться только в прямом положении.

— Если тебя это волнует, виновный понёс суровое наказание. Того, что случилось, не должно было произойти.

— Я не виню ни вас, — на этих словах горло Тонга сдавливает, будто что-то внутри не желает, чтобы они были произнесены. — Ни кого-либо ещё. То, что случилось, случилось давно и не с нынешним мной. Просто оставьте всё как есть, Кхун Туантонг. Живите своей жизнью и позвольте мне жить своей.

— Отец всё ещё помнит о тебе.

Всего несколько слов, но они одновременно жалят и обжигают. Тонг не помнит даже лица отца Кхема, он даже имени его не знает, но внутри всё равно болезненно ноет.

— После того, как ты внезапно пропал вместе с Наоварат, вас искали. Даже поднимались к людям, но вас будто след простыл. Я не знаю, где она прятала тебя всё то время, пока мы вели поиски…

Короткий смешок вырывается из горла Тонга помимо воли, а внутри вспыхивает злость.

«Искали, но не могли найти? Прятала? Хотите сказать, что всё это время все винили Наоварат в моём исчезновении?»

Перед глазами встаёт увиденное во сне воспоминание: недвижимая, бездыханная Наоварат на берегу и тёмная фигура, скалой возвышающаяся над ней.

— Наоварат мертва, — срывается с губ Тонга вслед за смешком. — Её убили в тот день, когда мы пропали. Приди я на берег реки чуть раньше и увидел бы её смерть своими глазами.

Тонг сам не замечает, как начинает говорить от лица Кхема, как две жизни сплетаются между собой, будто становясь одной.

— Можете не верить. Мне всё равно. Наоварат это не вернёт, меня прежнего это не вернёт. Как не вернёт меня нынешнего в ваш дом, Кхун Туантонг.

Его всегда учили, что неправильно так разговаривать с взрослыми, незнакомыми людьми. Нужно быть почтительней. Нужно вести себя вежливо. Однако внутри Тонга всё жжёт калёным железом, а они не незнакомцы. И если Туантонг желает его возвращения и второй раз игнорирует желания и нужды самого Тонга, то какое он имеет право и дальше считать того чужим?

— И ты знаешь, кто это сделал?

— У меня не получается рассмотреть его лицо, Кхун. Каждый раз оно находится будто в тумане, хотя я и уверен — ваш брат его видел.

«И Наоварат тоже видела, но Пи не может вспомнить лицо» — этого Тонг вслух не говорит, не желая, чтобы Туантонг узнал, что и она тоже переродилась.

— Ты хочешь сказать…

Туантонг поднимается, вырастая над Тонгом, словно та самая тёмная тень из сна.

Две картинки накладываются одна на другую и вокруг внезапно, будто становится темнее, чем есть на самом деле, а слуха касается журчание воды.