Нет, в этот раз не пошутили. На кассе стоял унылого вида прыщавый парень, по виду - лет двадцати пяти. В руках у него был телефон с включенной камерой, которым он торжествующе нацелился на меня. Все, как я и предполагала.

– Кефир, девушка, мне бесплатно Вы должны продать!
– лучась улыбкой, протараторил он, обнажая идеально ровные белые зубы.

– Здравствуйте. За девушку спасибо. А с какой стати бесплатно, позвольте поинтересоваться?
– осторожно осведомилась я.

– На нем ценника нет!
– радостно выпалил парнишка.
– Но я его взял и донес до кассы, поэтому - бесплатно!

"Чтоб тебя, зараза!" - пронеслось у меня в голове. Ну точно же, сегодня день смены ценников. Опять, видимо, не уследили. Уследишь, как же - их тут несколько тысяч.

– Да, пожалуйста, забирайте бесплатно, - кивнула я, в глубине души желая лишить парнишку его идеально ровных белых зубов. В конце концов, не обеднею я на семьдесят рублей. Да и приходится признать, что формально он прав: мы обязаны продать товар по той цене, которая на нем указана. Нет цены - значит, отдаем бесплатно. А еще это значит, что обедать завтра я буду на сотню с копейками. Потому что стоимость молока старший кассир, разумеется, должен отдать из своего кармана.

Видимо, зумер с хвостиком на голове и самокатом под мышкой ожидал скандала, потому что он как-то сразу затих, скуксился, молча взял бутылку с кассы и почапал на улицу. Эх, расстроился бедненький, что не залетит его видосик в тренды социальных сетей, не получит он миллионы лайков и миллиарды просмотров, а в очередь к нему не выстроятся рекламодатели.

– Это все?
– поинтересовалась я у товарок.
– Опять, что ли, с ценниками не успели?

– Да где ж тут, - вздохнула пожилая Клавдия Ильинична.
– И так вчера домой в первом часу приехала. Ну сегодня задержусь.

– Вот оно что!
– решительно сказала я.
– Вы, Клавдия Ильинична, не задерживайтесь, езжайте сразу домой после смены. Нечего Вам задерживаться, у Вас... свои заботы (про возраст я деликатно умолчала). А я останусь, все переклею, магазин закрою.

– Хорошо, Галчонок!
– повеселела старушка.
– Ты тоже давай, того, не задерживайся. Всех денег не заработаешь.

"Угу", - пронеслось у меня в голове.
– "Здесь - так точно. Даже не всех, а хоть каких-нибудь".

Эх, по-дурацки как-то жизнь прошла. Стать бы снова двадцатилетней, Галочкой, Галюней, Галюсиком... Чтобы вон тот мальчик подарил мне корявую и милую записку на выпускном, признался в любви и позвал в кино. Ну или хотя бы замуж. Мы бы сыграли веселую студенческую свадьбу, покатались на "Волге", запустили голубей и зажили долго и счастливо...

Но никакого "счастливо" в моей жизни не было. Родилась и выросла я в Ленинграде, теперешнем Санкт-Петербурге, на Канонерке. Родители, как я поняла, отчаянно хотели сына, а не дочку. А родилась я. Нет, меня не били и кормили вовремя, покупали хорошую одежду, даже выделили отдельную комнату, но воспринимали, как досадное недоразумение, как мебель или приложение к чему-то. Ни одной фотографии в обнимку с родителями у меня нет.

Когда мне стукнуло четырнадцать, родители предприняли еще одну попытку обзавестись потомством, и на свет появился Димуленька (так они его всегда ласково звали). Я же с самого рождения была исключительно: "Галя, не сиди без дела. Отдых - это смена рода деятельности".

С четырнадцати лет моей "деятельностью" стало подтирание соплей, кормление и мытье Димуленьки в свободное от учебы время и даже в ущерб ей. Вместо свиданок с мальчиками и робких поцелуев у подъезда я варила Димке кашу, катала его в коляске по двору под шипение соседок, которые были уверены, что это - мой ребенок, которого я нагуляла и всем выдаю за брата, и вручную стирала пеленки. Маман, насмотревшись передач про американцев, жаждущих истребить русскую нацию с помощью памперсов, от которых "все преет", напрочь от них отказалась. Сама же маман считала, что ее материнские обязанности заключаются в том, чтобы потетешкать младенца, показать ему "козу" пальчиками, поиграть в "ку-ку" и покачать пару минут. Вся грязная работа доставалась исключительно мне. Вопрос, куда идти учиться, не стоял. На следующий день после выпускного вечера мать сказала: "Мозгов у тебя нет. Вставай за кассу, вон у нас супермаркет рядом с домом. Будешь кнопки нажимать". В маминых словах я ничуть не сомневалась, поэтому сделала так, как было сказано.

Димулик вырос бездарем и совершенным лентяем, но продолжал купаться в родительской любви и жаловаться маме с папой, что я его обижаю. "Обижаю" - это значило "заставляю делать уроки, а не рубиться с утра до ночи в приставку". Когда ему стукнуло пятнадцать, он таки сумел выпросить у родителей породистого щенка в подарок. Мне на пятнадцать лет родители подарили открытку с короткой надписью: "Успехов в учебе!", кусок земляничного мыла и обрадовали сообщением о том, что они уезжают на все выходные на турбазу, а я остаюсь сидеть с годовалым Димулей. Помню, я сказала, что мыло - это, конечно, хорошо, но не хватает еще веревки и табурета. После этого неделю меня запирали в туалете до вечера.

К слову, щенок Димульке на второй день надоел - когда парнишка допер, что он не только мило лижется, строит глазки и садится по команде. Щенок скулил по ночам, иногда начинал рычать без причины и кидаться, гадил среди комнаты, а еще с ним нужно было заниматься, водить к врачу и приучать к прогулкам. Димульки хватило ровно на два дня. Потом он вернулся с прогулки один, состроил грустную физиономию и сказал: "Собачка убежала... Я гнался за ней, гнался, но не догнал...". Плак-плак. "Вот если бы с собачкой гуляла Галя, она бы точно не убежала. Но Галя заставила меня". Я выслушала очередную порцию ора и удалилась в комнату, мысленно пообещав себе когда-нибудь залепить хорошего леща любимому братцу.