Бегал я так ещё около минуты, успев «уронить» ещё с десяток бойцов, пока пятёрка неведомого Савоси всё-таки не «зажала» меня на краю пирса. Вот тут я и почувствовал разницу между волкодавами и боевыми пловцами: морячки, имея недвусмысленный приказ, миндальничать с особой царских кровей не собирались и работали только на поражение! Ни одного лишнего движения, никаких сложных связок из приёмов, ни одной попытки применения борцовской техники — всё просто и надёжно, как лом! Все без исключения удары руками и ногами наносились с гарантией поражения жизненно важных органов, и были они наработаны у пловцов до такого автоматизма, что дух захватывало! С защитой у них тоже было в порядке: помимо довольно крепких доспехов, моряки отлично владели темпом, были обучены работать в парах и тройках, великолепно чувствовали дистанцию контакта, имели хороший навык постановки блоков, да и с элементарной выносливостью у них было всё в порядке. Что же меня поразило больше всего, так это отсутствие каких-либо звуков, издаваемых моряками, — складывалось впечатление, что, кроме заместителя Варушкина, никто из них так и не открыл рта. В атаку бойцы шли молча, били без всяких этих хэканий, так же молча падали, и даже девушки-красавицы не пищали, когда кувыркались по бетону. Прямо-таки сцена из фильма про зомби-апокалипсис с моряками в ролях второго плана! Но я это списал на специфику службы военно-морского спецназа с этими самыми звуками, которые далеко разносятся над водой…

Ваня Кузьмин с вялым интересом наблюдал за вознёй на пирсе. Всё это он уже видел, и не раз, и даже не два, но царевича он где-то даже понимал: мальчишка ещё не наигрался в великого воина, до конца не самоутвердился, да и искреннее желание помочь всем подряд у него не пропало. Вот как можно было объяснить отроку, что от его толчков и бросков толку всё равно не будет, а морячкам своим джентльменским ведением спарринга он оказывает дурную услугу? Повышать уровень этих отлично подготовленных в моральном и физическом плане псов войны надо только через боль, кровь и страдания, иначе бесполезно! Десяток сотрясов, трещины в рёбрах, пара-тройка закрытых переломов, не считая вывихов, растяжений и серьёзных ушибов, и подразделение получит такой мощный толчок к дальнейшему развитию, что…

— Твою же!.. — буркнул Ваня, когда царевич вновь переместился по пирсу, перетолкав с пяток очередных моряков, и неожиданно даже для себя заорал: — Стоять! Прекратили эти танцы-мансы!..

Требование Ванюши остановиться заставило меня нырнуть в темп ещё глубже и более тщательно промониторить окружающую обстановку. Контроль ничего не дал — источников какой-либо угрозы в доступном мне виденье я не обнаружил. Однако кое-что всё-таки было: от самого Кузьмина сильно фонило раздражением и досадой. Физическим подтверждением моих ощущений стал злой окрик Ванюши:

— Ляксей Ляксандрович, можно вас на минутку?

Оглядев замерших моряков, я махнул им рукой, мол, скоро вернусь, и направился к колдуну. Тот, смерив меня раздражённым взглядом, зло зашептал:

— Царевич, ты прекращай в эти игры играть! Тебя адмирал о чём попросил? О спарринге! А спарринга я что-то не наблюдаю! Наблюдаю самолюбование некоего возомнившего о себе великого князя! Тебя Прохор с Михаилом Николаевичем в детстве что, поджопниками тренировали или всё-таки работали с тобой в полный контакт? Или твой собственный отец с дядькой Колей тебе только подзатыльники раздавали, когда у них эта возможность ещё оставалась? — Ваня уставился мне в глаза и медленно выдохнул. — Не унижай моряков своим пренебрежением, своим явным превосходством, которое досталось тебе… Хер его знает, как именно тебе это всё досталось. Помни, что твои соперники упорно тренировались годами, а некоторые и десятилетиями, чтобы оказаться в элите военно-морского спецназа, а ты… Вот и покажи им уровень, к которому они все должны стремиться. Самое же главное — не жалей морячков, этим ты оказываешь им медвежью услугу, потому что в реальном боестолкновении их жалеть никто не будет. Мысль уловил, царевич?

— Уловил, — кивнул я, понимая, что Ваня если не во всём, то во многом прав. — И ты это… Спасибо, что подсказал…

— Судьба у меня, видимо, такая… — буркнул он. — И это, царевич, не мои гениальные мысли, а веками проверенный рецепт успеха, сформулированный ещё Суворовым: тяжело в учении, легко в бою. Вот иди и научи морячков через боль и страдания хоть части того, что умеешь сам. И ещё, царевич, — Кузьмин хмыкнул, — нам поломанные матросики ни к чему, так что аккуратнее там…

— Учту, — кивнул я с улыбкой.

Минут через пять после очередной команды царевича «Понеслась!» удовлетворённый Кузьмин наблюдал отсутствие всякого активного движения на пирсе: кто-то из моряков просто валялся на бетоне в позе эмбриона, кто-то силился встать, были даже те, кто под рявканье суетящегося адмирала Варушкина поднимались и вновь пытались напасть на великого князя, но попадали под горячую руку самого адмирала. Причём Ванюша чуял, что Варушкин «провальными» результатами «учений» крайне доволен — он получал отличный повод для того, чтобы держать и дальше личный состав в тонусе.

— Ваш приказ выполнен, ваше превосходительство. — К Кузьмину подошёл сам «виновник торжества». — Серьёзных пострадавших не наблюдаю, сейчас займусь реанимационными мероприятиями. — Царевич улыбался. — Тебе предлагаю проследовать на камбуз и дождаться меня там, а то завтракать давно пора. Договорились?

— Договорились. — Колдун оглядел пирс. — С реанимационными мероприятиями не переборщи, просто сделай так, чтобы ходить могли. Морячки должны надолго запомнить свои ощущения после попадания под… Короче, пусть помучаются…

Не успел полковник Панцулай прибыть на службу, как его срочно вызвали к командиру Пограничной стражи. Разговора как такового с высоким начальством не вышло — генерал-полковник Ватутин просто зачитал своему подчинённому приказ о переводе полковника в распоряжение командира Отдельного корпуса жандармов, потом попросил как можно скорее сдать дела заместителю и к одиннадцати часам утра явиться на приём к генерал-полковнику Нарышкину.

Из приёмной Панцулай вышел злым: его жизнь по воле правящего рода империи, похоже, делала очередной резкий кульбит, и было вообще непонятно, куда эта кривая выведет. Передача дел заместителю не заняла много времени, но позволила полковнику немного успокоиться, так что в приёмную грозного командира Корпуса Панцулай входил в достаточно уравновешенном душевном состоянии. Ожидание в приёмной не продлилось долго, и, войдя после приглашения в огромный кабинет Нарышкина, полковник решил от греха подальше изображать до упора тупого служаку, поэтому щёлкнул каблуками ботинок и рявкнул: