— Спасибо огромное, Тём. Я сильно постараюсь не увлекаться. Честно! — и я даже сам в это верил. Почти.

— Ага, ага. Зарекалась ворона зернышка клевать. Давай, жди Лёху, и без него — никуда. И удачи там!

Пока трепались с ним, пришло сообщение от Лорда, что внук с дедом подтвердили приглашение и готовность встретиться завтра, и что Андрюха тоже уже в курсе этого. Одним делом меньше. Раджа уже остыл, даже выстыл, я бы сказал. Нормально тут климат климатит, в Вольво не так морозило. Но он и постарше японца будет, почти на десять лет, ему простительно.

Телефон зазвонил, выдав на этот раз чудесный струнно-скрипичный проигрыш песни Николая Носкова «Это здорово». Я всю жизнь думал, что стихи этой песни написал Гумилев, и искренне поразился, узнав, что автор — наш современник Игорь Брусенцев. Тогда, помню, подумал, что не все еще потеряно, не вся еще черемуха осыпалась в саду, раз такие глубокие, искренние, серьезные песни пишут и поют.

— Да, милая, как у вас дела? — конечно, под эту музыку мне звонила Надя.

— Все хорошо, все проснулись и позавтракали, спасибо за блины. Если бы ты знал, как с утра было лень готовить, а тут такой сюрприз! А ты на чем уехал? Машина же возле дома стоит, — наблюдательная, молодец. А за цветами я точно заеду.

— А я новую купил, приеду — покажу. Через часа полтора-два дома буду, скажи, чего купить по дороге? — спросил я.

— Майонез закончился и молоко скисло почему-то — купи, пожалуйста! И Василий Васильевич заходил недавно, просил тебя к нему заглянуть, когда приедешь.

— Хорошо, и куплю, и загляну. Целую, пока!, — голос этого не выдал, но утренний визит непростого начальника охраны квартала меня насторожил.

До дома домчали меньше, чем за час. По пути трепались с Колом, он, оказывается, тоже слышал про автоподбор Кирилла, но не знал, где тот находится. Поздравил меня с покупкой, пробурчав, что я наконец-то под старость начал хоть немного разбираться в автомобилях. Он постоянно «топил» за японцев, уверяя, что только их автопром имеет полное право называться так. Остальное — поделки и подделки, кроме, пожалуй, старых «американцев», которые тоже были практически вечными, но бензин жрали нещадно.

Семья Раджу тоже оценила, но каждый — по-своему. Надя оценила багажник, с которым можно было, по ее мнению, великолепно ездить на рынок за покупками. Антошка поморщился предсказуемо, глядя со свойственной возрасту предвзятостью на, как он сказал, «грузовик». Но вежливо предположил, что в кузове удобно возить байки и сёрфы. Которых ни у кого из семьи не было. Анюта забралась в кузов и твердо решила остаться там жить. Извлечь ребенка из грузового отсека удалось только заметив, что крыши на домике нет, и если пойдет дождь — то дочь будет сидеть в холодной мокрой луже. А я задумался, что кунг и вправду не помешал бы. Оставив своих знакомиться с новым членом семьи, пошел к начальнику охраны, с каждым шагом чувствуя, как плохих предчувствий становится больше.

— Разрешите? — постучав, приоткрыл я дверь в кабинет. Да, у здешней охраны все было по-взрослому, не просто будочка при въезде, с веревочкой, чтоб шлагбаум поднимать, не выходя.

— Проходи, Дима, присаживайся. Чаю будешь? — военный пенсионер, перед которым во фрунт вытягивался сам Головин, даже находясь в двух шагах от клинической смерти, поднялся и протянул мне руку.

— Буду, Василий Васильевич, спасибо. Надя сказала, вызывали? — сказал я, пожав жесткую ладонь.

— Приглашал, Дима, а не вызывал. Я тут не на той должности, чтоб вызывать, — улыбнувшись, поправил меня он. — Так что попьем чайку, баранки у меня с маком, будешь?

— И от баранок не откажусь, спасибо, — я принял большую чашку с почти черным чаем, и поставил на стол перед собой, рядом с блюдом, на котором лежали упомянутые румяные кругляши в черных точечках, конфеты «Гусиные лапки» и «Халва в шоколаде».

— Скажи, а у тебя с дагестанцами никаких общих дел не было в последнее время? — начал он, поглядывая на меня над своей чашкой, которую держал двумя руками.

— Нет, не было. Мы, кажется, даже на рынке ничего у них не покупали, — с недоумением ответил я, — а что случилось?

— Ничего не случилось, я тут за тем и поставлен, чтобы ничего не случалось. Докладывают, что обнаружили наблюдение за кварталом, скрытое, грамотное. Съемку вели, и, кажется, твоего именно дома. А сегодня еще за периметром видели двоих, аккурат за твоим забором, где калиточка, помнишь, я рассказывал?

— Помню, — задумчиво проговорил я, медленно разворачивая фольгу на конфете с халвой. Снова сладкого захотелось, резко и практически нестерпимо. Видимо, мозги опять вошли в режим, когда работали на чистой глюкозе.

— Судя по говору — лезгины. Мы немножко переговоры послушали, да и те, за оградой, тоже не из молчаливых были. Какой-то интерес у них к тебе, Дима, вот я и решил узнать, вдруг что-то расскажешь? У меня тут семь десятков душ под охраной, детей много. Служба такая, сам понимаешь, — он развел руками.

— Понимаю, конечно, Василий Васильевич. Но никаких дел ни с лезгинами, ни с другими дагестанскими народами точно не было у меня. С чеченцами недавно чуть заваруха не произошла, но там, вроде бы, миром разошлись. Ко мне у них точно вопросов не было, — ясности не появлялось никакой, и это продолжало беспокоить.