Рядом с Саматханом ехал и его отец Улумбек. Вот он был каменно спокоен. Сейчас, при свете дня и спокойной обстановке, я увидел, насколько он стар. Возможно, он спокоен оттого, что готов умирать. И даже радуется тому, что умрет, занимаясь каким-то важным делом. В бою, в приключениях. От рук врагов. А не просиживая морщинистый зад и увядая, глядя, как взрослеют его сыновья.

Зато две жены Улумбека, которые ехали следом за ним, были далеко не так спокойны. На лице дородной женщины, что ехала на повозке с неприкрытой головой и лицом, было смятение. Вторая же женщина, явно помоложе, и вовсе рыдала. Старшей бы успокоить несчастную, но она даже не смотрела в её сторону. Видимо, несмотря на разрешенное многоженство, девушки друг друга не поддерживали, возможно, даже ревновали.

Когда мы приблизились к середине поселения, я увидел настолько здоровый шатер, что он вполне мог бы поспорить с крепостью Муромской Академии. Да уж, кочевники знали размах. Столько ткани. И как еще эту конструкцию не сносило ветром? По крайней мере, отчетливо слышались шлепки хлопающей ткани, которую трепал ветер.

Саматхан огляделся. Я только сейчас понял, что несмотря на плотное размещение шатров, наш отряд довольно легко прошел сквозь весь лагерь, при этом никого не зацепив, не задев и без каких-либо конфликтов на ровном месте. Хотя представить такое было сложно, Саматхан довольно быстро нашел свободное место. Хотя наличие такового меня вообще удивило, даже предположил, что это место специально для него и оставили.

Раздав краткие указания, он направился вперед и встал в самом центре пятачка. Его помощники тут же разбежались в стороны, раздавая указания и руководя развертыванием лагеря. Стоит отдать кочевникам должное: момент сворачивания и разворачивания лагеря занимал у них действительно очень короткое время. Уровень их организованности впечатлял.

Саматхан кивнул мне, затем обернулся себе за спину, туда, где солнце закатывалось за горизонт.

— Мы почти вовремя, — произнес он. — Составишь мне компанию? — спросил он, посмотрев на меня, старательно игнорируя девушку за моей спиной.

— Я для этого сюда и прибыл, — ответил я.

— Ну и прекрасно.

Рядом с Саматханом встал его отец.

— Думаю, парням, — он кивнул в сторону приближенных Саматхана, что сейчас руководили развертыванием лагеря, — делать там нечего. По крайней мере, что бы там ни произошло, им этого лучше не видеть.

Саматхан покивал, подозвал к себе высокого черноволосого мужчину с уродливым шрамом через все лицо.

— Дилинбек, я попрошу всех вас побыть здесь. Туда я пойду только со своим отцом и с чужаками. Вы берегите народ. В случае если я не выйду оттуда живым, ваша задача — сохранить наше племя. И в случае моей смерти ты будешь главой рода.

Саматхан посмотрел на своего отца Улумбека, и тот, покивав, снял с шеи небольшой амулет.

— Это будет подтверждением.

Он протянул амулет мужчине. Тот кивнул и надел амулет на себя. Его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций. Он вопросительно посмотрел на Саматхана, мол, будут ли какие-то еще указания. Не дождавшись таковых, направился обратно наводить порядок среди членов своего племени.

Саматхан посмотрел в сторону шатра, и я проследил за его взглядом. Вход находился с дальней от нас стороны, поэтому я не сразу заметил длинную вереницу людей, разномастно одетых в дорогие одежды, что тянулись длинной очередью и скрывались внутри огромного тканевого сооружения.

Когда мы приблизились к выстроившейся длинной веренице, на Саматхана и Улумбека все больше стали бросать взгляды, будто не ожидали их здесь увидеть. Или, напротив, радовались таким дорогим гостям. По крайней мере, на лицах азиатов сложно было распознать какие-либо эмоции.

Саматхан едва заметно передернул плечами. Это невозможно было заметить, но я это почувствовал. Ему эти взгляды очень не нравились.

Выстроившаяся очередь двигалась неспешно. Все представители родов, прибывших на собрание ханов, двигались медленно и степенно, с огромным достоинством. Они оглядывались по сторонам, будто неспешные горделивые верблюды. И позволяли другим окружающим также смотреть на себя. Видимо, это была такая игра или обычай, где участники что-то демонстрировали. Вот только что они демонстрировали, так и не понял. Яркие одежды или магические ауры? Хотя таковых я не ощущал. По крайней мере, никто их не выпячивал.

По меньшей мере час ушел на то, чтобы собравшаяся длинная очередь, наконец, оказалась внутри шатра. И все присутствующие разместились внутри. Как оказалось, мы прибыли последними. Видимо, племя Саматхана действительно было дальше всего расположено от главного города. Помещение шатра было на удивление просторным. В нём могло уместиться по крайней мере несколько тысяч человек. Все места были заняты, кроме одного — место главного хана. По крайней мере, в самом центре стояло резное кресло, усыпанное камнями и драг металлами. У его подножья лежало несколько шкур. Само кресло стояло особняком. По крайней мере, никто не решался приблизиться к нему. Все остальные сидели прямо на коврах. Огромным холмом возвышалась куча мехов, а чуть поодаль расположилось около сотни девушек. Они будто должны были танцевать и смеяться, но были растеряны, ведь хана нет, а значит не для кого.

Стоило всем разместиться, как все глаза вновь устремились в сторону Улумбека и Саматхана. Все-таки, как я понял, больше в сторону отца, нежели сына, ведь, если припоминать разговор с Саматханом, Улумбек является единственным наследником этого ханства, по крайней мере законным. Не знаю, как у них передается власть и будут ли какие-то поединки. Но прежний великий хан убил всех своих братьев, кроме Улумбека. Саматхан, в свою очередь, убил руками Лилит Великого Хана и всех его наследников.

Таким образом, Улумбек — единственный наследник. Но есть один момент — он слаб. У него недостаточно сил. Родные братья его не воспринимали всерьез, верховный хан не стал даже его убивать, не чувствуя от него угрозы. А будут ли другие ханы, у которых большие свиты, большие племена, подчиняться слабому хану? Это важный вопрос, который сейчас все и хотели прояснить. Осмелится ли вообще Улумбек заявить свои права, и что за этим последует?