Он увидел в окне силуэт шефа и удивился тому, каким старым выглядит этот человек; еще недавно он был совсем другим – так сдуваются шарики после того, как праздник закончился. Шеф высунулся в окно, посмотрел в сторону озера, потом отвернулся и сказал несколько слов кому-то нвидимому в комнате.

– Эй! – крикнул Ник и помахал рукой. Ему пришлось крикнуть дважды, прежде чем шеф его заметил.

Довольно долго он прождал у наружной двери, вслушиваясь во внутренние звуки здания, ожидая шагов, которых все не было. Потом, наконец, щелкнул замок, Ник потянул за ручку и дверь открылась. Шеф спускался по лестнице, которая вела на второй этаж. Ник однажды уже был в этом доме; они приезжали сюда вдвоем с Катей и тайком и целовались, надев на глаза две черные матерчатые карнавальные маски.

Тогда стены дома изображали бушующее море, лес, колыхающийся на ветру, лунную зимнюю ночь и наконец, тогда, когда она сняла маску и ее губы мягко раздвинулись, стены запылали огнем космического пожара.

– Зачем ты приехал? – зло спросил шеф и Ник ощутил холодок, как всегда в присутствии этого странного человека.

– Я…

– Что тебе нужно?

– Сейчас вы скажете мне, чтобы я убирался, – предположил Ник.

– Нет. Раз ты приехал, значит, была нужда. Я не приглашаю тебя садиться, потому что у меня нет времени. Постарайся уложиться в две минуты.

– Я прочел письмо, – сказал Ник и почувствовал, что его глаза на мокром месте.

– Какое письмо?

– Ее письмо! Ее последнее письмо.

– А, так между вами что-то было? – догадался шеф.

– Больше чем «что-то».

– Кажется, я видел вас, когда вы целовались в парке, если это, конечно, был ты. Так ты прочел письмо? Как?

– Оно было написано для меня.

– Оно было написано на чужом языке.

– Оно было написано шифром, – возразил Ник, – который мы с ней специально придумали, только для нас двоих. Там очень просто: просто делишь букву на две или три части, и все части, кроме одной, поворачиваешь. Получается совсем непонятная буква. И там запятые, они показывают, сколько частей и как они повернуты. Если смотреть, похоже на какой-то восточный текст. Но, если приловчиться, то можно спокойно читать.

– А если ты прочитаешь мне совсем не то, что там на самом деле написано? – спросил шеф.

– Я же дал вам ключ к шифру, читайте сами.

– Нет. Лучше читай ты.

– Вы позволите мне сесть?

В этот момент что-то тяжелое загремело на втором этаже и Нику показалось, что он услышал стон или мычание. Затем снова все стихло.

– У вас гости? – спросил Ник и вспомнил, что видел второй моб на стоянке.

– Нет. Ветер толкнул оконную раму. Она все время хлопает.

– Но…

– Садись за стол. Только не вздумай расплакаться. Сейчас всем тяжело.

Ник сел, вынул из кармана листок и прочел.

Может быть, ты думаешь, зачем я это сделала? Я тоже думаю и не знаю, но все равно, я бы сделала это опять еще двести пятьдесят раз. Так надо. Жаль только, что теперь я уже не смогу придумать бессмертие – пусть это сделает дядя Гектор, так ему и передайте, пусть обязательно постарается вместо меня. Я ни капельки не жалею, что отдаю свою жизнь, хотя понимаю, что это всего лишь синдром Джаггернаута, так я это называю. Видишь, я остаюсь исследователем до последней минуты, потому что я все время думаю и придумываю названия. Мне кажется, это все, на что мы способны: прийти на берег жизни и дать названия нескольким каплям, песчинкам или волнам. Была когда-то колесница бога, ее звали Джаггернаут, ее возили по улицам и люди бросались под ее колеса и с радостью умирали, потому что верили, что эта колесница священная. А колесница, такая большая телега с большими колесами, не останавливалась, а крошила ихние кости.

Сейчас я хорошо понимаю тех людей. Пройдет совсем немножко минут, и меня не станет, но я не жалею ни капельки. Я знаю, что оставляю здесь папу, тебя, Ник, и нашу Мурку я больше не смогу погладить, я вас люблю, но мне как бы все равно.

Когда я думаю о вас, мне тепло и приятно. Но теперь, кроме тепла, я знаю и настоящий большой огонь, и я ухожу к нему. Открою тебе тайну: все, во что мы верили – чепуха. Кажется онемели пальцы. Ну, я уже почти все написала. Я успела. Только – – Все? – спросил шеф.

– Все.

Ник начал всхлипывать.

– Откуда ты взял письмо?

– Это фотокопия. Оригинал полдня лежал на столе и никто его не спрятал.

– И ты взял?

– Но это письмо мне.

– Возможно. Что она там написала насчет большого огня? Повтори.

– «Я знаю настоящий большой огонь и я ухожу к нему. Открою тебе тайну: все, во что мы верили – чепуха», – повторил Ник. – О чем это?

– О чепухе. О чем же еще.

Когда Гектор понял, что старик ушел надолго, он решил действовать. После нескольких минут мучительной возни ему удалось свалиться со стола. Свалиться не было первоначальным его планом; он собирался аккуратно и бесшумно встать, но не вышло. Превозмогая боль в раздробленных костях, он вначале покатился, а затем пополз к выходу из комнаты. Дверь оказалась заперта. Оставалась еще вторая дверь, два больших шкафа и балкон. С балкона можно бы вниз, да вот только слишком явный риск сломать себе шею. Пока он катался по полу, ослабла веревка на руках. Старик затягивал узлы на скорую руку, да и опыта никакого не имел.

Веревка была обыкновеннаяя, хозяйственная. Когда Гектор освободил руки, оказалось, что павая онемела и висела как плеть. Узлы на ногах были затянуты очень прочно. Скользкий тонкий шнур не поддавался. Хорошо было бы найти нож или хотя бы ножницы, но ничего похожего в комнате не было. Возможно, что в шкафчике есть хирургические инструменты, но шкафчик заперт. Он разбил стекло верхнего отделения, ухитрившись не порезаться, но шкафчик все равно не открывался.

Только сейчас он заметил, что комната полна дыма. Наверное, лес горел совсем близко. Это становилось опасным: вилла стояла, окаймленная полукругом высоких сосен, на самой опушке леса. Весь второй этаж был построен из естественных материалов, в основном из дерева. Сейчас люди настолько бережно относились к лесам, что начали забывать о возможности пожара.