Я и сам это понимал, этим мечом мне разве что махать из стороны в сторону, а служил он больше в качестве самоуспокоения, да и для других людей, которые, видя, что я вооружен, может, не захотят со мной связываться.

Наконец, все было готово. Я боялся, что не смогу ехать верхом, но, как оказалось, тело все помнило и я быстро освоился. Мы поскакали по выжженой пепельной земле, оставляя одинокую башню позади. Нас ожидал очень непростой прием у короля Эредура, но до него еще надо было добраться.

Несмотря на то, что прошлый владелец этого тела, видимо, был неплохим всадником, от езды в седле я уже порядком устал. По ощущениям прошло часа два, а пейзаж не менялся – серо-пепельная пустошь с редкими черными стволами, хаотично торчавшими тут и там. Как сказал Роммен, скакать нам еще оставалось примерно столько же.

Лошадям надо было отдохнуть, да и нам тоже. Спина уже ныла от усталости. Наконец, вдалеке показались какие-то постройки.

– А вот и заброшенная деревня, – прокричал мне Роммен, который скакал спереди и уже достаточно от меня оторвался, – Поднажмем и сделаем привал.

Он погнал лошадь галопом, и я последовал его примеру. Все еще непривыкший к быстрой езде, мне иногда было страшно упасть, но постепенно я приноровлялся.

Деревня встретила нас неприветливой чернотой. Перекошенные и старые избы, будто бы спаленные, раскинулись несуразно и криво посреди безжизненной пустыни. Даже мурашки по спине пробежали – словно локация какого-то хоррора. Очень не хотелось останавливаться в таком месте, но выбора не было – взмыленным лошадям нужен был отдых, да и нам тоже.

Роммен указал мне на кукую-то избу, приглашая зайти внутрь. Я спешился, забрал походный мешок, а он остался привязывать лошадей.

Аккуратно отворил старую деревянную и перекошенную дверь, которая еле-еле поддалась. Она уже заметно осела, но все же мне удалось ее отворить. В нос пахнуло сыростью и гнилью, от чего я громко закашлялся.

– Все в порядке? – услышал я глухой голос Роммена.

– Да, тут просто воняет сильно, – ответил я.

– Ничего не поделаешь, не хоромы, но для отдыха пойдет, располагайся.

Внутри было темно, лишь хилый лучик света струился из небольшого окошка и падал на массивный и крепкий стол, который, правда, уже тоже покрылся какой-то плесенью, был словно обглодан грызунами и омерзительно вонял сыростью. Тут же валялась и перевернутся скамья, которую пришлось поднимать и ставить в нормальное положение. Садиться на нее просто так желания не было никакого, так что я вытряхнул свои пожитки на стол, а мешок постелил на скамью – все получше будет.

Наконец, и Роммен зашел внутрь. Он оглянулся и смачно чихнул – видимо, тоже не переносил этого запаха.

– Вижу, ты уже расположился, и с мешком здорово придумал, молодец, – похвалил он меня.

– Давай перекусим что ли, – предложил я, – А то уже в животе урчит.

Роммен просто кивнул и достал из своего мешка мех с водой, небольшой сверток с вяленым мясом и какую-то небольшую желтую трубочку. Он вызвал огонь, немного подпалил ее снизу и воткнул прямо в центр стола. Только тогда я понял, что это свеча.

– Не зря прихватил в последний момент, – похвастался он.

Теперь у нас был еще один источник света, что немного радовало. Мы, наконец, начали свою скромную трапезу. Очень неудобно было есть это мясо, приходилось отгрызать его с большим трудом, а волокна то и дело застревали в зубах. Запивали мы все это обычной водой из меха.

Я отрывал зубами очередной кусок, но прожевать его не успел. Внезапно откуда-то снаружи послышался протяжный то ли вой, то ли стон, настолько он был леденящим и каким-то тоскливым, что у меня просто кровь застыла в жилах, а по спине забегали толпы мурашек. Следом раздалось ржание беспокойных лошадей.

Роммен просто бросил мясо на стол и бросился к выходу. Я выбежал за ним. Лошади беспокойно дергались на привязи, вертели головами и ржали, вот только никого кроме нас не было видно.

– Это еще что? – спросил я Роммена.

Тот лишь отмахнулся и начал вглядываться куда-то в сторону других изб. Я ничего не понимал и тоже пытался рассмотреть среди черноты перекошенных построек хоть что-то.

А потом пришел звон. Громкий, свербевший в голове, но источник его невозможно было понять. Животный иррациональный страх тотчас поселился внутри. Вот только откуда он взялся, было неясно. Звон усиливался, он словно исходил изнутри моей собственной головы, которая раскалывалась от боли. Она была настолько нестерпимой, что я опустился на колени.