– Я счастлив, – ответил Джим. – Впервые в жизни я счастлив. Я выполнил что хотел.

– Знаю. Не дай угаснуть этому чувству. Это благословение свыше.

– Не верю я в благословление свыше, – упорствовал Джим. – В религию не верю!

– Пусть так. Оставим этот спор. Я мог бы сильно завидовать тебе, Джим, но не буду, потому что и сам порою испытываю к людям любовь не меньшую, чем испытываешь ты, только проявляется она несколько иначе.

– А вот бывает у тебя такое, док, когда кажется, будто вливаются в тебя сотни и сотни людей, что ты вмещаешь их в себя и как бы укрываешь, прячешь?

– Да, иногда я чувствую нечто похожее. Особенно когда люди эти делают какую-нибудь глупость. Когда человек совершает ошибку и идет на смерть за нее. Да, я это чувствую, Джим, и довольно часто.

Они услышали голос Мака:

– Где вы, ребята? Темнота эта чертова…

– Здесь мы!

Они подошли к нему и втроем двинулись по междурядью сада под темным древесным сводом.

– В амбаре караульных не оказалось, – сообщил Мак. – Стоят на страже. Возможно, на этот раз с постов не снимутся.

Вдали на дороге послышалось тарахтенье приближающегося грузовика.

– Жалко мне Андерсона, – негромко произнес Бертон. – Все, что он так уважал, чего боялся, ополчилось против него. Интересно, что с ним будет? Отсюда его в шею погонят, конечно.

– Ничего тут не поделаешь, док, – жестко ответил Мак. – Он стал жертвой, принесенной для общего блага. Когда масса всем скопом рвется из плена на свободу, кто-то непременно падает. Мы не можем брать в расчет беду каждого отдельного человека. Это жертва необходимая, док.

– Я не подвергаю сомнению ни ваших мотивов, ни целей, просто жалею этого старика. Он пал в собственных глазах. И это самое горькое для него. Ты так не думаешь, Мак?

– Недосуг мне размышлять о том, что чувствует тот или иной человек, – резко бросил Мак. – Моя забота – это массы!

– Вот тот коротышка, которого подстрелили, это дело другое, – раздумчиво продолжал док. – Он поступал так, как ему нравилось, и по-другому поступать не мог.

– Ты мне на нервы действуешь, док, – раздраженно парировал Мак. – Увяз в какой-то сентиментальной чуши! У нас имеется цель, жизненно важная, реальная цель, и незачем нам копаться в том, кто пал в собственных глазах, а кто – не пал! Людям жрать нечего, им надо хлеба дать – вот это важно, а не эти твои высокопарные идеи! Как там тот старик, что бедро сломал?

– Так и быть, сменим тему. Старик зол как черт. Поначалу он был в центре внимания, и это ему льстило, вот сейчас и бесится, что его навещать перестали и не беседуют с ним, не слушают его речей.

– Зайду к нему утром, – пообещал Джим. – Он хороший старик.

– Слышите? – воскликнул Мак. – Грузовичок, похоже, остановился.

– Кажется, и вправду остановился. В лагерь въехал.

– Какого черта! Идем скорее! Осторожно, на деревья не напоритесь!

Не успели они пройти совсем немного, как грузовик вновь взревел, послышался лязг, затем рокот, и грузовик отъехал. Шум мотора становился все тише, пока не растаял в воздухе.

– Надеюсь, ничего не случилось, – заметил Мак.

Они поспешили вон из сада, пересекли луговину. В палатке Лондона все еще горел свет, и возле нее суетились люди. Мак рванул к палатке, торопливо приподнял борт. На земле стоял продолговатый, грубо сколоченный сосновый ящик. Сидевший поодаль Лондон бросил мрачный взгляд на вошедших. Лайза, казалось, совсем съежилась на своем тюфяке, и темноволосый бледный парень, сын Лондона, сидя рядом с ней, гладил ее по волосам. Большим пальцем Лондон ткнул в сторону ящика:

– Ну и что, черт побери, прикажете с этим делать? Она же боится его до смерти! Не могу я покойника здесь держать.

– Это Джой? – тихо спросил Мак.

– Он самый. Только что доставили.

Мак, задумчиво теребя губу, уставился на гроб.

– Мы можем вынести его. Или пусть дети твои переночуют в той палатке, где лазарет, а гроб здесь останется, если ты, Лондон, не боишься.

– Мне-то что, – отвечал Лондон. – Жмурик он и есть жмурик. Немало я их перевидал на своем веку.

– Ну, тогда оставим его здесь. А мы с Джимом возле него посидим. Ведь это товарищ наш. – За их спинами коротко хохотнул доктор. – Можешь считать, что твоя взяла, док, пожалуйста. Но дело в том, что коротышку этого я знал.

– Да я и слова не сказал, – возразил Бертон.

Лондон что-то шепнул снохе, Бертону и темноволосому своему сыну, те сразу же покинули палатку. Лайза куталась в одеяло и держала на руках ребенка.

Мак опустился на край длинного ящика и указательным пальцем провел по древесине. Дерево было обстругано плохо, неровно и оставляло занозы. Стоя за спиной Мака, Джим через его плечо глядел на гроб. Лондон беспокойно шагал взад-вперед по палатке, отводя глаза в сторону.