– Не знаю. Как ты сейчас себя чувствуешь?

– Голова вот только… Наверно, порастратил я все силы дочиста. Отдохнуть бы надо.

– Конечно. Поспи-ка, а я пока пойду, попробую супчику тебе раздобыть, бульона, в котором мясо варилось. Полежи тихонько, пока я супу не принес.

После ухода Мака Джим хмуро уставился в потолок палатки. Потом произнес вслух: «Интересно, не кончилось ли все. Думаю, нет, не кончилось, но всяко может быть». Потом веки его начали слипаться, и он заснул.

Явившись с супом, Мак поставил жестянку на землю, вытянул ящик из-под ног Джима, а сам опустился на краешек тюфяка и стал вглядываться в измученное беззащитное лицо спящего.

Лицо это находилось в беспрестанном движении. Губы то размыкались, обнажая зубы так надолго, что те даже сохли на воздухе, то вновь смыкались над зубами. Подглазья и кожа на висках нервно дергались. Был момент, когда, словно бы под собственной тяжестью, губы округлились, чтобы что-то сказать, помочь вымолвить какое-то слово, но вырвалось оттуда лишь невнятное глухое мычание. Мак прикрыл спящего Джима старыми одеялами.

Неожиданно в лампе стало уменьшаться, сворачиваясь, пламя. Фитилек сник, и темнота из углов поползла к центру палатки. Мак тут же вскочил и отыскал бидон с носиком, полный керосина. Отвинтив колпак, он подлил в лампу керосина. Пламя медленно стало расти вновь, и края его распахнулись, как крылья бабочки.

Снаружи доносились медленные шаги прохаживающихся туда-сюда патрулей. Вдали на дороге грохотали ночные фуры. Мак снял лампу с опорного шеста и, отнеся ее к тюфяку, поставил на земляной пол палатки. Из брючного кармана он вытащил сложенные листки бумаги, замусоленный конверт с маркой и огрызок карандаша. Пристроив бумагу на коленке, он написал крупными округлыми буквами:

Дорогой Гарри.

Христом-богом прошу, пришли нам помощь. Накануне вечером был схвачен док Бертон. Думаю, что это так. Док бы нас не предал, но с нами его больше нет. Долина эта собрана в кулак – что тебе Италия. «Бдительные» лютуют. Нам нужны еда, лекарства и деньги. Дик отлично делает свое дело, но без сторонней помощи, боюсь, мы пропали. Никогда еще не случалось мне работать в месте, столь дьявольски сплоченном! Ситуацию здесь контролируют, насколько мне известно, человека три, не больше, а Дик, полагаю, уже мог загреметь в кутузку.

Джим прекрасно справляется. Он, конечно, молоток. Рядом с ним я чувствую себя каким-то жалким молокососом. Завтра жду, что нас вышибут отсюда. «Бдительные» сожгли амбар нашего хозяина, и он на нас зол как черт. Без дока Бертона на нас ополчится местная санитарная служба. Попробуй что-нибудь придумать. Мы с Джимом у власти на заметке, и охота на наши скальпы идет постоянно. Здесь должен быть кто-то на случай, если нас с Джимом сцапают.

Я криком кричу о помощи, Гарри. Сочувствующие напуганы, но не это самое худшее.

Он взял новый листок бумаги.

Люди раздражены. Ты знаешь, как это бывает. Завтра утром они могут двинуть в город и поджечь мэрию, а могут рвануть в горы и укрыться там на полгодика. Ради всего святого, Гарри, скажи всем и каждому, что нам необходима помощь. Мы собираемся устроить пикеты на грузовиках. О том, что происходит вокруг, мы мало что знаем, несмотря на все наши старания.

Ну, пока. Письмо это передаст тебе Джек. И, богом заклинаю, изыщи возможность помочь!

Мак

Мак перечитал письмо, подправил перекладинку буквы «т», сложил листки, сунул их в грязный конверт и адресовал письмо: «Джону Х. Уиверу».

Снаружи его окликнули.

– Кто это?

– Лондон.

– Ладно. Входи.

Войдя в палатку, Лондон окинул взглядом Мака и спящего Джима.

– В общем, охрану я выставил, как он сказал.

– Хорошо. Он совсем никакой. Дока бы надо… Боюсь я за это его плечо… Говорит, не больно совсем. А о последствиях он, дурак, не думает.

Мак повесил лампу на место, на вбитый в шест гвоздь.

Лондон присел на ящик.

– Какая муха его укусила? Что с ним такое? То мне кажется, что он просто языком треплет, эдакий болтливый мальчишка, а в следующую секунду глядишь: Господи боже, он же нацелился меня выгнать и главным тут сделаться!

Взгляд у Мака был непроницаем.

– Не знаю я. Встречал я и раньше парней, которые вдруг менялись, но как-то по-другому. Поначалу я решил, что он попросту рехнулся. Да и сейчас порой думаю, что так и есть. А где девушка твоя, Лондон?