На кухне была газовая плита и два холодильника. Нужно было выяснить, в котором из них лежат мои продукты. Во время экскурсии я никого не встретил и вернулся к себе, примерно понимая уже, что здесь и как.

— Дато, слушай, — обратился я к своему соседу. — Мне там бабушка собрала кое-что. Ты бы не мог в холодильник отнести, а то голова закружилась.

— В холодильник? — удивился он. — Крепко ты долбанулся, да? Зачем носить? Просто за дверь поставь, тот же эффэкт будет.

— То есть чайки растащат?

— Лучше меня угости! — помахал он ладонью перед моим лицом. — Будто не знаешь, что на кухне всё исчезает в один момент.

Ну вот, всё-таки на студенческую общагу тоже похоже…

— Конечно, угощайся, генацвале, здесь копчёная колбаса, конфеты и бабушкины пирожки. Сейчас вытащу из портфеля.

— А я-то думаю, — разулыбался Давид, — что это от тебя так пахнет вкусно. А это бабушкины пирожки! Не хачапури, конечно, но тоже сойдут, да? Надо твою Настю научить хачапури готовить. Пусть отрабатывает спасение.

— Все за раз не съешь, — усмехнулся я и протянул ему пакет с едой. — А я спать.

Я завалился в постель и практически сразу уснул. И даже никакая разница во времени, а в Москве сейчас было на четыре часа меньше, не смогла противостоять нервному напряжению и димедролу. Я уснул с лёгким сердцем и мысли о неопределённом будущем меня не мучили. И вообще на душе было удивительно спокойно.

«Ну, за новую жизнь!» — мысленно сказал я и, закрыв глаза, провалился в сон, полный цветных, жизнерадостных картинок.

Утром зазвенел будильник, и я резко сел на кровати. Будильник звенел и звенел. Он стоял на стуле рядом с Давидом. Я глянул в окно. Светало. Было бы здорово сейчас пробежаться, чтобы снова ощутить огонь юности, как тогда, на Ленинградском шоссе. Но нужно было придерживаться легенды и продолжать изображать травму и амнезию.

— Давид! — крикнул я, поднимаясь с постели. — Проснись! Пора шить сарафаны из ситца.

— Э-э-э… — простонал он, не открывая глаз. — Думаешь, это будут носить?

Я усмехнулся. Культурный код у представителей одного поколения зачастую совпадает.

— Будут, ещё как будут, — без тени сомнения подтвердил я. — Если узнают, что их Давид сшил.

Перед туалетом уже была очередь. Надо раньше вставать, чтобы не терять здесь время.

— Как в поезде, бл*дь! — недовольно рявкнул немолодой мужик, выходя из туалета. — Налили, сука, хоть в сапогах болотных заходи.

— О, Артёмыч с бодуна, сегодня, полундра, братва!

— Явился? — остановился он напротив меня.

— Ну, вроде, — хмыкнул я.

— Вроде Володи, — махнул он рукой. — Натравлю на тебя баб, если нити, бл*дь, не будет, попляшешь тогда.

— Артёмыч, на меня натрави! — засмеялся кто-то из парней, но тот, чуть повернув голову в сторону весельчака, мрачно отчеканил:

— Спроси себя, а на*уя?

— О! Новый афоризм!

Все захохотали, а он, тяжело шагая, ушёл по коридору.

— Саня, ты, говорят, банду вчера обезвредил, ценой собственной памяти, — подошёл ко мне улыбчивый парень в футболке и трико. — И ничё теперь вспомнить не можешь.

— Кто говорит? — нахмурился я.

— Армянское радио. Так чё, было или нет?

— Не помню, — подмигнул я.

Все заржали.

— Ты смотри, не забудь, что червонец мне должен!

— И мне четвертной!

— И мне!

— А мне полтинник!

— Долги отдают только трусы, — сказал я. — Шустрые вы, смотрю, как электровеники.

Парни снова засмеялись. Ну, ничего так, нормальная атмосфера. Разговоры о потере памяти пошли уже.

Когда я вернулся в комнату, Давид варил кофе в турке на электроплитке.

— Давай пирожки, брат, — кивнул он. — Сегодня по-королевски позавтракаем.

Я снова положил на стол пакет с бабушкиными гостинцами, уже заметно облегчённый. В дверь постучали.

— Войдите! — гаркнул мой сосед.

На пороге тут же появилась Настя.

— Ну, что я говорил? — сверкнул глазами Давид. — Новая поклонница, да?

— Вы что? — не обращая внимания на эти слова спросила Настя. — Александр Петрович, нам же в поликлинику нужно!

— Нам! — многозначительно повторил он и поднял палец вверх.