И как это она не вспомнила об Игоре сразу, вернувшись домой из плена!.. Ведь она знала, что он страшно близорук, не расстается с очками и наверняка не был призван в армию в первые дни войны; если он только не эвакуировался – значит, он здесь, в Виннице, а раз здесь – стало быть, не сидит сложа руки, не такой это человек!.. Просто забыла о старом приятеле. Забыла и вспомнила лишь в тот момент, когда он собственной персоной предстал перед нею на Депутатской улице, у здания библиотеки.

– Если не ошибаюсь, Лариса Ратушная, – проговорил он, щуря глаза под очками, отчего взгляд его приобрел чуть насмешливое выражение.

Он заметно изменился и не то чтобы повзрослел лицом, а как-то осунулся и постарел, если можно так сказать о стриженной под бобрик мальчишеской голове с торчащими ушами, с острыми скулами и чистым нежным подбородком, где смешно пробивалась первая жидкая растительность. Это был все тот же и вместе с тем уже не тот Игорь, и даже старая привычка его морщить лоб теперь не казалась чем-то неестественным и комичным. «Наверно, и я так же изменилась», – подумала Ляля и сразу же сказала об этом вслух. Игорь только пожал плечами в ответ. Это его, по-видимому, мало занимало.

Они разговаривали, не касаясь главного, о чем думали, конечно, оба. Лялины намеки, весьма прозрачные, Игорь, словно нарочно, пропускал мимо ушей. На вопрос, что он делает, работает ли у немцев, он ответил, что на днях как раз поступил в педагогический институт и в июне, наверно, будет держать экзамены за второй курс.

– Зачем? – не выдержала Ляля.

– Так ведь что-то же надо делать, – невозмутимо отвечал Игорь. – Я полагаю, и тебе следовало бы подумать об устройстве, пока они сами тебя не устроили… Куда-нибудь в Мюнхен, на завод, – добавил он, казалось, без всякой иронии. И тут же спросил: – Паспорт есть?

– Есть, – сказала Ляля с тайной надеждой, что вот наконец начнется деловой разговор. Но ответ последовал самый безразличный:

– Это хорошо.

– Может, погуляем? – предложила Ляля, видя, что разговор не клеится.

– С удовольствием – в другой раз. Я жду товарища.

То ли потому, что в этом «жду товарища» снова послышался ей какой-то особый и обнадеживающий смысл, то ли устав от бесплодного разговора, Ляля тут же в упор, без обиняков выложила все, что хотела. Она верит ему, Игорю Войцеховскому, секретарю комсомольской организации, ей надоело играть с ним в прятки, пусть он знает, что она ищет связей с подпольем, и пусть поможет ей в этом.

Игорь выслушал ее спокойно, не проронив ни слова и лишь оглядываясь временами на прохожих. Он казался рассеянным и явно не был склонен поддерживать этот разговор. «У тебя есть часы? Который час?» – спросил он, когда она наконец выговорилась.

– Я, наверно, мешаю твоей встрече? – сказала Ляля, изо всех сил стараясь не выдать своей обиды.

– Нет, ничего, – спохватился Игорь. – Ты продолжай, я слушаю.

– Я все сказала. Теперь твой черед.

Игорь молчал. Казалось, он продолжал думать о чем-то своем. Наконец, встретившись с ней взглядом и, видно, почувствовав в ее глазах настойчивый вопрос, от которого ему не уйти, он проговорил все так же спокойно:

– Вот что, Ляля, давай условимся: мы еще вернемся к этой теме.

– Когда?!

– В другой раз. Когда пойдем гулять, – невозмутимо ответил он.

На этом они расстались.

Ляля кусала губы от обиды и злости. Ничего нельзя было понять из этого дурацкого разговора! Если Войцеховский сам ни черта не знает и ни с кем не связан, зачем он, спрашивается, морочил ей голову целый час на улице? Если же знает и связан… тут напрашивался самый досадный и оскорбительный вывод: не верит! И нестерпимой насмешкой звучали эти слова о прогулке «в другой раз». Как могла она позволить так с собой разговаривать!..

Прошло несколько дней, прошла острота обиды, и Ляля уже перестала думать о Войцеховском, занявшись поисками работы, как вдруг он нежданно пришел к ней домой рано утром.

– Мы собирались прогуляться, – сказал он как ни в чем не бывало. – Сегодня как раз погода хорошая – пошли, если не раздумала.

Был конец февраля. День выдался ветреный, но уже сравнительно теплый. По земле скользили тени рваных облаков, набегавших на солнце, а с горизонта грозно посматривала туча, вся из черного дыма; то и дело казалось, что погода меняется, но солнце все увереннее овладевало небом и землей.

Они шли куда глаза глядят и оказались на берегу Южного Буга. Это был пустынный холмистый берег, покрытый ноздреватым, несвежим снегом; справа, за рекой, громоздился город, слева и впереди, вдоль берега, расстилались огороды без края. Здесь было пустынно, веяло весной и свободой; здесь можно было, не закрывая глаз, представить себе, что нет кругом никакой войны, что это все та же, прежняя Винница, та же, прежняя жизнь.

Так они шли и шли, околдованные этим виденьем, пока следы войны, неумолимо обозначавшиеся на бугском берегу в виде полузасыпанных воронок от снарядов да ржавеющих обломков какой-то былой техники, не вернули их к реальности.