– Сева, – представился собеседник. – Слушай, Андрей, я на границе первый пойду, ладно? Очень боюсь, что меня не выпустят, я в госорганах когда-то работал. Ох, лишь бы не стали допрашивать, гады. Боюсь, аж не могу терпеть. Нужно, чтобы поскорее все это кончилось…

– Давай, – пожал плечами Огневский.

– Я был-то там мелкой сошкой, можно сказать, кофе приносил, – стал без приглашения развивать тему Сева. – Хрен пробьешься выше без блата в этой проклятой стране. Еще и обращались как с дерьмом… Потому и хочу свалить отсюда.

«Мне бы твои проблемы…» – подумал Андрей, отворачиваясь к окну, вспоминая про военную прокуратуру. Сева наконец отдал опустевший термос, Огневский засунул его в боковой карман рюкзака.

Автобус притормозил у пропускного пункта. Андрей и Сева встали в очередь посреди холодного пустого помещения. Путешественники по одному перешагивали толстую желтую линию, подходили к будке и давали паспорт пограничнику.

– Ох, точно не выпустят… – все бормотал Сева. – Сейчас уведут в допросную, будут в глаза лампой светить и провоцировать! Не страна, а зона, блин, любой отъезд считают попыткой побега!

Наконец пришла его очередь. Парень запинаясь зашагал к будке паспортного контроля. Усталого вида молоденький сержант шлепнул ему печать в загранпаспорт, не сказав ни слова. Облегченный выдох Севы был слышен даже с расстояния в пять метров.

Огневский в раздражении развел руками. Хотелось подойти к сержанту и настоять: «Ну помучай его хоть немного, он мне все уши прожужжал!»

Теперь очередь Андрея. Перешагивая роковую желтую линию, Огневский подумал, что скорее уж его самого могут из страны не выпустить. Прокуратура могла сработать быстрее, чем за три дня…

Сержант даже не взглянул на Огневского, поставил в девственно-чистый загранпаспорт первый штамп. Тот был в виде забавного маленького грузовичка – пересечение наземной границы.

Когда снова сели в автобус, Сева был чуть ли не в экстазе, зеленые глаза с красными жилками сверкали от радости.

– Все… Свобода, свобода! – бормотал он.

Проехали несколько километров нейтральной полосы, прибыли на китайский пост. Тот был раза в два больше российского, сверкал свежей белой краской и огромными красными иероглифами на стенах. Сева с восторгом глядел на громадный портрет Мао Цзэдуна над входом – тоже, видимо, бывший для него символом «свободы».

Огневский вошел вслед за спутником через большие стеклянные двери.

– Видза н-нада?! – раздался совсем рядом женский голос с сильным китайским акцентом.

Андрей аж дернулся от неожиданности – это из какой-то двери высунулась совсем молодая китайская девчонка в черном мундире и с пачкой визовых анкет.

– Н-нада! – бодро ответил ей Огневский.

Через пять минут ему в паспорт наклеили серый прямоугольник с изображением Великой Стены и сроком пребывания в один месяц.

– Ого, – поразился Сева, когда они стояли в очереди к китайскому пограничнику, – это же категория F, бизнес-виза! Их вообще не положено на границе ставить. Ух, беспредельщики! – Его лицо расплылось в улыбке умиления. – Обожаю КНР!

Мордатый китайский военнослужащий в смешной ушанке и огромном зеленом бушлате шлепнул в паспорт Огневского печать о прибытии.

«Так вот ты какой, Харон…» – подумал Андрей.

Снова сели в автобус.

– Все, дальше только добрый Китай! – радовался Сева.

Метров двести ехали вдоль сетки пограничного ограждения. Андрей смотрел на ту сторону, где тянулась нейтралка, а за ней – российская территория. Пустые, покрытые снегом поля.

Что ж, удалось выскочить – следственный изолятор теперь, видимо, не светит. Из родной страны удалось-таки смыться.

«Кем-кем, а беглым преступником я еще не был», – вздохнул Огневский.

Сева все что-то оживленно говорил, снова вспоминал свои обиды на родину, твердил, что к людям там относятся, как к скоту. Уже и не такой глупой стала казаться эта болтовня…

Но как-то противно было злиться на место, где ты родился и вырос. Где живут друзья и похоронена мать. Это словно унижать самого себя – таким, как Сева, может, и нравится, но Огневскому от подобных мыслей становилось мерзко.

Он грустно улыбнулся и махнул рукой заснеженным пустошам на той стороне забора: «Счастливо! Еще увидимся».

Так в последние дни 2007 года Андрей Огневский впервые попал в Азию.

На китайской стороне были те же поля и сопки, что в Приморье. Скоро начался город Хуньчунь – большой, людный, несуразный. Между цветных иероглифов, пылавших на серых домах, попадались и надписи на русском, со смешными ошибками: «Алтека», «Ристаран»…