Трясясь в своей карете по дороге, я старался воскресить в памяти то, что читал про богадельни конца XVIII — начала XIX веков. Мне вспомнилось, что в 1712 году царским указом было вменено губернскому приказу в целях борьбы с нищенством и беспризорностью организация приютов для увечных, неспособных к работе, престарелых и бродяг. Их и называли богадельнями.

Царь Пётр I, помнится, даже выделял из государственной казны для содержания убогих хлебное и денежное жалованье. После него и другие царские особы постоянно указывали на необходимость борьбы с нищенством и бродяжничеством. Но нужного контроля, похоже, за состоянием богаделен не проводилось. Поэтому, как водится испокон веков по наши дни, до самих нуждающихся доходило слишком мало. Начальство, в чьи заботы входило курирование сих заведений, львиную долю забирало себе, а иных презренных в приюте даже умудрялось продавать. Особенно это касалось детей, которых помещали в богадельни младенцами.

Вообще-то для детей-сирот в России были организованы специальные сиротские дома. Но это правило распространялось в основном на большие города. В небольших поселениях довольствовались одной богадельней, где вместе с инвалидами и стариками находились и малыши, пойманные с поличным за выпрашиванием милостыни, либо найдёныши. В возрасте старше пяти лет они охотно раскупались помещиками и становились крепостными. Стряпчии, оформляющие сделки подобного рода и выправляющие «документы» сиротам, разумеется, тоже получали некий барыш от своей «работы».

Морально я был готов увидеть нищету и запустение в богадельне, куда направлялся. Но реальность превзошла все мои ожидания. Девочки, выставленные передо мной для выбора, были истощены так неимоверно, что смотреть без слёз на них было невозможно. Одеты они были в откровенные лохмотья, лица были грязны и исцарапаны. На лицах, руках и ногах некоторых были явно следы побоев.

Я отобрал пять девчонок, стараясь указывать на самых измученных. Стряпчий был удивлён моим выбором, хмыкнул, но спорить не стал. Быстренько сварганив нужные бумаги, он забрал деньги и удалился. Оставшихся после покупки малышек увела назад дряхлая старушонка, столь же убого одетая.

Короче, сегодня же стану писать Павлу I жалобу на местную власть. Надо только по-умному её составить. Такого безобразия я не ожидал и был просто шокирован увиденным.

Покупка мне обошлась так дёшево, что я просто обалдел. Девочки годовалые стоили всего пятьдесят копеек — чуть дороже свиньи и немногим меньше старой клячи на убой. Мои же будущие крепостные обошлись мне в свои три-четыре года по семьдесят копеек за душу.

Купленных девчонок я посадил во второй экипаж. Конечно, можно было бы довезти их и на обычной телеге, но мне не хотелось «светиться»: меньше глаз — спокойней жизнь.

Хорошо, что Глафира заботливо сунула мне перед выездом корзину с пирожками на тот случай, если я задержусь в Шигонах с делами и не найду, где пообедать. Умница! Я мысленно поблагодарил её за это. Обедать в богадельне, хотя меня и настойчиво звал за стол главный смотритель, я отказался. Отверг я и его предложение обмыть сделку у него в доме. Но и пироги есть после увиденного я не мог — передал корзину девчонкам.

О том, как они набросились на еду, можно было бы написать отдельную историю. Девчонки запихивали пальцами огромные откусанные куски, потому что те не помещались во рту, облизывали грязные руки, собирали крошки с колен и отправляли их туда же — в рот. Слёзы наворачивались наблюдать такое зрелище…

На обратном пути я приказал кучеру заехать в лавку, где я прикупил рулон льна, заплатив за него почти рубль. Не знаю, дорого это вышло или нет, но ткань мне была нужна — девчат надо было обязательно приодеть, не в лохмотьях же они будут у меня ходить. Да и Маринке надо было что-то придумать, её нынешний цыганский наряд всем сразу бросался в глаза.

На обратном пути мы по моей просьбе проехали по дороге дальше поворота на наш посёлок и направили колёса в Никитинку, к дому батюшки Никодима. Я решил сразу покончить с проблемой, выправив документы на купленных детей, тем более что насытившиеся малышки заснули, так что торопиться домой пока не было особой причины.

Никодим встретил меня радушно, пригласил в дом и предложил вместе с ним отобедать. Я отказался, ссылаясь на загруженность делами, но отметил, что у меня к нему важное и срочное дело. Поп немного расстроился, поскольку ему, видимо, хотелось поболтать и узнать побольше обо мне из непринуждённого разговора, который, по его мнению, завязался бы после парочки-троечки опрокинутых стаканчиков. Тем не менее он согласился без промедления приступить к делам.

Сделав в своей книге соответствующие записи по поводу моих приобретений, он хотел было убрать талмуд, но я уверенно положил на него свою ладонь.

— Батюшка, тут такое дело… По дороге ко мне приблудилась ещё одна девчушка, не местная. Больно похожая на цыганку. Говорит, что сбежала из табора. Хочет жить в нашем посёлке, готова стать моей крепостной.

— Цыганка, гришь… Уж больно я не люблю их братию. Они вот вроде бы признают Бога, а законы не исполняют. Воруют, грабят… Сказывают, что даже женятся сами по себе, без венчания. Может, подумаешь ещё, не станешь связываться с этим отродьем?

Поп, видимо, догадался, что не просто так я прошу за какую-то приблудную цыганку. Почувствовал, хитрая морда, что тут можно поживиться. Я положил на книгу ассигнацию стоимостью в один рубль. Божий служитель торопливо спрятал купюру в недрах своих штанов и сделал в книге нужную запись. Теперь, довольный собой, я повернул в свой Новый Посёлок.