– Ух ты! Нужно отколупнуть!
– загорелся Неукротимый Маркиз.

– Тебе самому нужно что-то отколупнуть!
– перехватил я его руку.
– Это же музейная ценность!

– Так там же ещё что-то нарисовано!

– Вот специалисты и увидят, что там нарисовано, - возразил я.
– Ты спрячь картину получше. Завтра я приду, и отнесём её в музей. А ты напиши записку, что неизвестные благородные люди возвращают музею ценную картину. Только без ошибок пиши! Благородные люди ошибок не делают!

– Вот именно!
– съехидничал Колька.
– Они за просто так картины не возвращают!

Вечером я успокоил Алёнку, рассказав ей, что ёж у Кольки. Папа был озабочен. Его срочно отправляли в командировку, а мама ещё не вернулась, и он не знал, куда нас девать.

– Отправь нас к деду Николаю!
– канючила Алёнка.

– Без вас разберусь, - устало отмахнулся папа.

Он сел звонить по телефону, а мы легли спать.

Утром я отвёл Алёну в школу, а сам помчался к Кольке.

– Ну что, пошли?
– спросил я с порога.

– Куда пошли?!
– прокричал Колька, с трудом преодолевая зевоту. Музей только в одиннадцать откроется!

– Записку написал?
– спросил я.

Колька молча кивнул на конверт, лежавший на столе, а сам с закрытыми глазами пошёл в ванную. Умывался он так же громко, как говорил. Он фыркал, плевался, даже пытался что-то петь.

Я же прочитал его записку.

Уважаемый музей!

Пишут вам совсем неизвестные, но очень благородные люди. Мы возвращаем вам картину. Если вы нас не найдёте, тогда, конечно, можете награду не давать.

Неизвестные люди. И благородный человек Николай Петухов.

Ученик 56-й школы

– Ты бы ещё свой адрес написал!
– возмутился я.

– А ты думаешь нужно?!
– обрадовался Колька.

– Дал бы я тебе!

– Дал один такой!
– выпятил губу Неукротимый Маркиз.
– До сих пор того героя ищут.

Всё же я заставил его переписать послание. А ровно в одиннадцать мы стояли у входа в музей частных коллекций. После вчерашнего ограбления посетителей собралось много. Колька стоял в очереди и всё время странно дёргался.

– Что ты дёргаешься?

– Что я могу сделать, если весь чешусь?!
– заорал замотанный под рубашкой в холст Неукротимый Маркиз.

Стоявшая впереди женщина испуганно оглянулась, отодвинулась и спросила нас:

– Мальчики, вы не хотите пройти вперёд? Я пропущу.

Мы воспользовались её предложением.

– Пошли в туалет!
– заорал Колька, как только мы вошли в музей.

Не понимая, к кому обратился с таким громким призывом мой друг, посетители растерянно оглядывались. Я же уволок Кольку за собой в залы.

Мы пошли, делая вид, что рассматриваем картины и очень интересуемся всеми этими нарисованными деревцами и домиками.

Колька шёл молча. Поэтому когда он неожиданно заорал в музейной тишине, вздрогнул даже я, не говоря уже об остальных посетителях.

– Шишкин!
– орал Колька.
– Смотри! Шишкин!

При этом он тыкал пальцем в растерянного бородатого мужчину, стоявшего возле какой-то картины. На истошный вопль Неукротимого Маркиза сбежались посетители из других залов. И все смотрели на мальчика, который шёл к бородатому дяде, тыкал в него пальцем и голосил:

– Шишкин! Шишкин!

– Ты что, с ума сошёл?
– схватил я за руку Неукротимого Маркиза. Какой это тебе Шишкин? Ты хочешь, чтобы нас из музея выгнали?

– На картине Шишкин!
– орал Колька, показывая на картину за спиной бородача, на которой был нарисован сосновый лес.
– Три медведя на картине!

– Где ты там медведей увидел?
– схватился я за голову.

– Медведи сейчас выйдут!
– кричал Колька.
– Я точно помню! Вот и дерево поваленное, они по нему в прошлый раз на картине лазили!

Кое-как я утащил его и повёл вниз, к служебному коридору, на ходу сердито объясняя, что сосны не только Шишкин рисовал. В самом начале коридора стоял милиционер, и нам пришлось свернуть в туалет.

– Что будем делать?
– спросил я.

Колька стал быстро расстёгивать рубашку.

– Ты что делаешь?
– спросил я.

– Чешется!
– простонал Колька.
– Холст колючий!

– Давай почешу, - предложил я.

Мой приятель послушно повернулся ко мне спиной. В это время в туалет вошёл тот самый бородач, которого Колька обзывал Шишкиным. Он изумлённо посмотрел на нас с Колькой и спросил: