Длинным, медленным толчком я прокладываю линию через его спину к другой руке.

Он извивается и скрипит зубами.

— Он заслужил это, — выдыхает он. — Она любила его. Хотя все, что я делал, было ради нее, — его губы растягиваются, когда слеза стекает по грязи на его распухшем носу.

— Нет. Видишь ли, ты поставил меня в очень неприятное положение. Теперь я знаю, кто был тот человек. Ты вынуждаешь меня хранить секрет от единственного человека, от которого я никогда не хочу ничего скрывать, — изменив угол наклона ножа, я начинаю новый разрез с середины первого и следую вдоль его позвоночника. Моя рука поднимается и опускается по каждому выступу его позвонка, как маленькая лодка в океане, когда я провожу лезвием до дрожащей талии.

По мере того как кожа расходятся, вдоль каждой линии образуются темные капли, обнажающие узловатую розовую ткань под ними.

Дыхание Иванова учащается сквозь стиснутые зубы.

— Она будет такой же, просто посмотри. Она не будет счастлива с таким старым ублюдком, как ты.

С каждым движением его рук складки у основания шеи все больше растягиваются.

Стальной край снова впивается в мягкую плоть, чуть выше верхней части бедра, оставляя линию поперек верхней части таза, пересекающуюся с линией, идущей вниз по позвоночнику.

— Видишь ли, Петр. Разница в том, что я люблю свою жену. Я бы никогда не стал приставать к ней, как ты к своей, — оперевшись на пятки, я улучаю момент, чтобы полюбоваться большой буквой «I», которую вырезал на его спине.

Плоской стороной лезвия приподнимаю один из углов возле его шеи, пока не могу хорошенько ухватиться за скользкую кожу. С сильным натягиванием и мягким звуком кожа поддается, обнажая мышцы над ребрами, которые проступают маленькими бледными полосками сквозь более темную плоть.

Его крик наполняет комнату.

Несколько моих людей переминаются с ноги на ногу и отводят взгляды.

— Вот что происходит, когда меня предают, — громко бросаю слова в темноту склада, где только слабый свет ламп освещает Иванова. — В конце концов ты заканчиваешь на полу, как змея, ободранный от кожи и выпотрошенный.

Одним быстрым движением я отрезаю последние мембраны. Вся левая сторона его спины обнажается, блестя остатками жира и тканей, колышущихся на вздымающейся груди.

За этим следует еще один душераздирающий вопль, когда я делаю то же самое с правой стороной, оставляя его спину полностью открытой и изуродованной. Больше не сдерживаясь он сбрасывает маску героя, и крики свободно льются из его разорванного рта.

Мои колени хрустят, когда встаю и разминаю их. Убирая нож обратно в ножны, я направляюсь к своей черной сумке с инструментами.

— О'Коннер? Как там периметр? — спрашиваю у долговязого шефа полиции, который выглядит бледнее обычного, но его челюсть сжата, когда он отвечает.

— Все в порядке, босс. Никого нет, и спецназ не услышал шума, — отвечает он, избегая смотреть на Иванова лежащего на полу. — Мне, э-э, нужно пройтись, проверить все, да?

— Тебе неприятно видеть, что кто-то получает по заслугам? — спокойно спрашиваю, не отводя взгляда, наблюдая за его реакцией.

— Нет, сэр. Это просто, э-э… ну, по-настоящему, босс, — одинокая капелька пота скатывается по его виску.

— Конечно. Еще одна поездка в Канкун на горизонте, шеф? — намекаю я, напоминая ему о подкупе. Я держу его яхту укомплектованной, когда он отдыхает, обеспечивая его всеми любимыми развлечениями — наркотиками и женщинами. Это заставляет его быть верным мне. Так же, как и шантаж.

Он с трудом сглатывает, его кадык заметно дергается.

— Да, босс. Это было бы здорово, — он разворачивается и исчезает под проливным дождем.

Мне не нужно, чтобы он был свидетелем этого, он уже и так у меня под каблуком.

Найти подходящий инструмент для работы несложно. Болторез с красной ручкой занимает значительное место в черной кожаной сумке.

Кожные лоскуты Иванова загибаются по краям от оседающей на них пыли. Сквозь тонкую перепонку просвечивают светлые ребра.

— Знаешь, Петр. Если бы на тебе было немного жира, это было бы сложнее. Я бы не смог так легко разглядеть твои кости.

Выстраивая режущие кромки там, где его нижнее ребро соединяется с позвоночником, я обхватываю тупыми лезвиями болтореза кости и сжимаю длинные ручки вместе.

Глухой щелчок перекликается с рвотными позывами одного из моих людей, который исчезает в ночи.

Иванов кричит, его тело выгибается дугой, с каждым выдохом трясется разрезанное ребро.

— Что ты со мной делаешь? — его ноги дрыгаются в жалкой попытке отбиться от меня.