Ну а Сапог продолжал мерным шагом отстукивать каменную плитку бульвара Профсоюзов, попутно обходя и перешагивая натыканные тут и там колодцы и ливневые решетки. А причины такого его странного поведения, к сожалению, заключались далеко не в безобидной детской причуде наподобие «пол – это лава», по какому-то загадочному стечению обстоятельств перекочевавшей из детства во взрослую жизнь нашего героя, как справедливо мог бы предположить неискушенный читатель. Дело было в том, что вся жизнь Энвидия, как следствие запущенной, клинической стадии его перфекционизма, подвержена была целой системе самостоятельно им выработанных примет, суеверий, предрассудков, запретов и правил, выполнение которых даровало ему душевное спокойствие, а нарушение которых не сулило ничего хорошего. Так, в случае с люками и дренажными отводами, он считал, что соприкосновение с ними неминуемо обрекает весь день на неизбежный провал. В глубине души паталогический перфекционист осознавал, что его причуды и странности удивительным образом перекликаются со всеми симптомами обсессивно-компульсивного расстройства, однако Эн до последнего отнекивался и всячески отгонял подобные мысли.

Успешно преодолев очередную полосу препятствий из нескольких собственнолично наделенных мистическими признаками объектов-оменов, Сапожников заприметил вдалеке у небольшого, еще пока не включенного в это время года круглого фонтанчика игравшего на акустической гитаре уличного музыканта. Сократив дистанцию между ними, Сапог по пробивавшимся через бульварный гул разрозненным фрагментам постепенно распознал, что гитарист исполнял композицию «People Are Strange» американской рок-группы The Doors. Удивленный таким не совсем типичным для уличного исполнения в периферийном захолустье выбором песни, Энвидий даже на время забыл про соблюдение своего ритуала огибания препятствий и загорелся твердым желанием денежно вознаградить скомороха, который своим весьма далеким от британского нормативного произношения урюпинским акцентом английского языка хотя и выдавал в себе сельского Джима Моррисона местного разлива, но, так или иначе, показывал душевный перформанс и, безусловно, очень старался. Помимо того, что Сапог уважал легендарный рок-коллектив, ему также безумно нравилась сама психоделическая композиция, лирическим героем текста которой он себя ощущал, умозрительно перенося свое сознание в шкуру того самого изгоя-незнакомца в окружении странных, не понимавших его людей, в сравнении с которыми он выглядел белой вороной.

Предельно сосредоточившись на задаче и запамятовав про необходимость избегать предвестники неудачи, обрадовавшийся хорошей музыке и на секунду ставший счастливым шизофреник все-таки нечаянно совершил акт вероотступничества и наступил на вовремя не замеченную им крышку канализационного люка. «Как будто уже случившегося за сегодня мало… – раздраженно упрекнул себя Энвидий за собственную оплошность. – Ну ладно, что уж тогда, случилось и случилось – не лишать же теперь из-за своей же глупости парня заслуженной награды», – рассудил Сапожников и продолжил сближение с гитаристом.

Подобравшись к уже успевшему начать исполнять припев артисту и наклонившись к лежавшей перед ним на мостовой картонной коробочке под деньги, Сапог запустил руку в задний карман джинсов. Не обнаружив там монет, он слишком поздно вспомнил, что вся его мелочь зайцем ехала сейчас где-то на ступеньках ПАЗа, как футбольный мяч пинаемая ногами пассажиров. Обшарив другие карманы одежды, Сапожников с ужасом для себя понял, что мелочи там тоже нет. Доставать бумажник и искать там требовавшиеся монеты не было смысла: мелочь Сапог хранил исключительно по карманам. Последний полтинник его, как он сиюминутно осознал, также находился сейчас в одной локации с выроненной им ранее мелочью, но занимал намного более почетное место, расположившись чуть повыше в переоборудованном под кассу лотке для столовых приборов под самым крылом водителя. Сторублевых и редких двухсотрублевых купюр у него не было, а отдавать пятьсот рублей за пускай и бесспорно талантливое уличное представление ему не позволяла скептически относившаяся к такой подозрительной щедрости и периодически поддушивавшая его жаба.

Растерявшись и покраснев, Сапог в панике лихорадочно пытался найти выход из сложившейся неловкой ситуации. Не найдя ничего лучше в условиях жесткого цейтнота, Энвидий Маркович выпрямился и, прокашлявшись, неожиданно для самого себя выпалил:

– Прощай, рандомельский Король ящериц!

– «Нован римэ-эмбарз ер нэ-эйм…» – со смутившимся выражением лица пропел ему в ответ своим характерным рандомельским прононсом мало что понявший музыкант.

С этими словами Сапожников состроил преисполненную серьезности мину и, задрав подбородок, с невозмутимым видом удалился остужать вновь запылавшие от стыда уши.

Наконец добравшись до первого на маршруте пересечения улиц, Энвидий поспешил оставить ненавистный ему бульвар Профсоюзов для того, чтобы, как он и планировал, вернуться на параллельный бульвару проспект Ленина, по которому он до сих пор должен бы был передвигаться на автобусе, если бы не невинная, на первый взгляд, просьба бабули.

Чуть не сбитый на перекрестке невесть откуда внезапно появившейся из-за угла парочкой катившихся на одном электросамокате молодых людей, Сапог бранно выругался и, облегченно выдохнув, направился к маячившему на горизонте выходу на проспект. Он наконец-то мог снять с головы надоевший ему, мешавший обзору капюшон, поскольку ему больше не надо было беспокоиться о том, что на людном бульваре его может узнать кто-то из его знакомых, что неотвратимо привело бы к крайне нежелательной, с его точки зрения, необходимости поздороваться и обменяться формальностями в виде дежурных вопросов.

Энвидий со спринтерской прытью справился с где-то двухсотметровой дистанцией еще одного из нескольких соединявших проспект и бульвар кофейно-кальянных переулков и, повернув направо, вышел на сравнительно узкий тротуар четырехполосного проспекта Ленина, когда сзади его вдруг окликнул чей-то знакомый мощный голосище:

– Эй, Сапог, здорово!

Сапожников удивленно обернулся и увидел своего бывшего одногруппника Юру Гусарова, более известного в студенческих кругах под кличкой Гусь, верхом на велосипеде. Одет он был в фирменную одежду популярного сервиса доставки, а сзади за спиной у него болтался зеленый рюкзак прямоугольной формы. Подъехав к Энвидию, Юра остановился, снял перчатку и протянул руку, чтобы поздороваться.

– Здорово, Гусь! – пожав в ответ руку, сказал искренне обрадованный встречей со старым другом Сапог. – Ты никак в доставщики записался?

– Ну, как видишь, – со смехом ответил Гусь, поправляя съехавший набок ранец.

– Слушай, ну так и я из суда ушел не так давно, щас работаю на «РандомЭксе» помощником сисадмина. Ну, знаешь или слышал по-любому, мы экскаваторы производим, на Индустриальной завод огромный.

– Знаю конечно, у меня там дядя работал давным-давно. А че ты из суда-то ушел? – с недоумением поинтересовался Гусаров.