Так и колебалась она, будто гаолян на ветру, пока следующий посетитель не показался на пороге. Девушка вздрогнула от испуга, но быстро взяла себя в руки и направилась к столу, даже не пытаясь выдавить из себя улыбку. Сейчас быстренько от него отделается и уже после…

– Доброе утро, – поприветствовал мужчина преклонного возраста и уставился на неё в ожидании какой-нибудь реакции.

Что угодно, только вот не…

– Доброе утро… – ответила она.

– Никого?

Девушка покачала головой отрицательно.

– Хорошо, значит, успел вовремя! Будьте любезны, милочка, чашечку одну капучино без пенки. Сегодня у нас какой день? Понедельник? А знаете, давайте ещё и без молока, – широким жестом старик трясущейся рукой отодвинул стул и уселся за столик.

– Может, вам ещё и без кружки?

– Нет, кружку, пожалуй, принесите.

– Что-нибудь к кофе?

– Свежая выпечка у вас есть?

– Все вчерашнее.

– Пойдёт! Тогда можно мне круассан попышнее… Надя, – добавил он, жеманно сощурившись, прочитанное на бирюзовом бейджике имя.

– Я посмотрю… – ответила та, звеня комом в горле, её внимание на мгновение заняла элегантная трость с массивной позолоченной (вдруг золотой?) рукоятью в форме рыбы.

На обратном пути Надя сделала небольшую петлю к столику в углу, где ещё час назад мирно сидел, уткнувшись в рукав, странный парень, самый обычный, внешности которого она почти не запомнила… кажется, с виду – произвольное число от двадцати до тридцати, свитер болотного цвета и взгляд – отрешённый.

– И не могли бы принести вазу, для моего букета?

На букет Надя внимания не обратила.

Старик показательно выгнулся из-за своего столика, чтобы проводить взглядом Надину фигуру. Деньги она взяла, кривя душой, пересчитает их потом, но сразу видно: значительная часть купюр по пятьсот и даже по сто, а значит, пачка лишь выглядит внушительно. Действительно, не так уж и много. Она бы в сто раз больше отдала, лишь бы всего этого не случилось. Но кто её будет спрашивать, а так хоть компенсация небольшая за моральный, так сказать, ущерб. Надя достала из холодильника вчерашний круассан с ванильным кремом и положила его в не идеально чистую микроволновку. Куда тут нажимать? Столько раз делала это на автомате, а теперь будто из головы вывалилось. С третьей попытки получилось. Таймер отсчитывает назад. По-хорошему, надо избавиться от денег как можно скорее… да, она обязательно избавится.

Но что в таком случае делать дальше? Нужно ли вообще что-то делать? Или просто притворяться, будто ничего не случилось? Не самый худший план. Вот снова это обманчивое чувство несправедливости и выжигающего внутренности стыда: можно ли было избежать этой ситуации? Вдруг она сама что-то не так сделала, как-то не так посмотрела? В конце концов, неужели она ничему не учится? Может, и правда спасибо ещё нужно сказать, что не убил, не покалечил? Дура, соберись – ударила себя по щекам. Рука горит в том месте, где он схватил. Чёрт. Сидел же нормально, что могло его спровоцировать? Думай, думай, думай! А вдруг снаружи ждёт?..

Не ждёт. По улочкам идёт, посвистывает.

Молодой же человек в это самое мгновение и впрямь не поджидал Надю, шёл, бережно придерживая небольшую шляпу и восстанавливая в памяти последние четыре часа своей жизни. Он бездарно пролежал их лицом на деревянном столике подле окна, за которым беззаботно покачивалось из стороны в сторону туманное море, и во что всё вылилось? Неужели он сделал это по-настоящему? Нехорошая сцена, ах, нехорошая. Почему он поступил именно так, а не иначе? Зачем напугал девушку? Разве она в чём-то виновата? Разве это похоже на его обыденность? То есть неужели есть хоть малейшая вероятность, что он так делал вчера или сделает завтра? Или, может быть, до этого инцидента ему слишком гладко дышалось? А теперь придётся расхлёбывать ещё и это. Сорвалось, да и всё, бывает – нахлынет и тут же отойдёт… да не тут-то было: клаксон бело-красной «газели» позади разбудил задремавшего перед светофором водителя легкового автомобиля, тот ответил раздражённым сигналом и лениво тронулся с места. Очень кстати. Молодой человек обогнул искорёженные каркасы автомобилей, которые с чудовищной силой впечатались друг в друга когда-то давным-давно, под ногами зашуршала стеклянная крошка.

Зря. Зря. Зря.

Должно быть, имели в виду Renaissance, но получился Renessans. В каждом городе есть забегаловка с подобным именем: пельменная Estetik, рюмочная Cammil Fo. В мире нет силы, способной запретить их владельцам в вопросах коммерческой геральдики доходить до эсхатологического экстаза. Если бы не ошибка в названии, я бы, может, никогда не зашёл внутрь, но это наплевательское отношение к элементарным словарным догмам не смогло оставить меня равнодушным. Я ощутил кожей и волосами знакомое потрёпанное помещение, в основном даже волосами: посредственная атмосфера. Что за воля заставляет меня приходить сюда снова и снова?

Зря, зря, зря.

Сижу себе за столом, зарывшись лицом в руки, пытаюсь спастись в своём жизнедарующем оазисе темноты, где только изредка проносятся цветные пятна – что-то по недоразумению оставшееся от восприятия остального. Хотелось бы и от этого последнего избавиться; утро брало своё, о чём я догадывался по косвенным признакам. Каким? Забавно… но любопытство периодически подталкивает глаза рыскать в поисках неизбежных просветов в несовершенном убежище, противиться этому не так уж и просто. Да и незачем. Со стороны служебного помещения доносилось слабое позвякивание посуды. Кто здесь? Не натворить бы лишнего. Вот глаза наконец наткнулись на щель – и опять ничего особенного: какие-то мертвенно-скучные разводы на невнятной шахматке пола; не помню, зачем поднял голову, наверное, чтобы убедиться, что тусклый свет лампочки и правда отдаёт какой-то тощей сухожелтизной; надо поскорей уйти отсюда, но выползать из угла не хочется – не потому, что здесь уютней, чем где-то, или меня никто не ждёт дома (есть ли у меня вообще дом?). Зашёл в уборную, умылся холодной, а когда опустил руки в сушилку, она не сработала.