– Ага. Очень красиво.

Они некоторое время шли молча.

– Можно, я провожу тебя?

– Ты уже это делаешь, разве нет?

– Значит, можно?

– Ну и нахал же ты…

Город встретил их почти пустыми улицами. Полуденный зной безжалостно изгонял редких прохожих. Обычный захолустный городок – хотя и довольно большой. Все жители, должно быть, в ткацких да красильных мастерских. Старики на огородах. Даже рыночная площадь какая-то вялая, совсем скучная. Возле лавок и лотков – две женщины лениво выбирают зелень. А продавец горшков так вообще задремал. Ни тебе шума, ни суеты. Провинция, одно слово. Да-а. Как все не похоже на Фивы. Этому Колофону совсем не знаком тот жесткий ритм жизни, так свойственный фиванцам. Они и ходят как-то медленно, и говорят нараспев. Похоже, только в порту жители этого города окончательно просыпаются. Но за то, какие здесь девушки. Эта Арахна – очень даже мила. Да что это я, она просто очаровательна. Правда, слишком заносчива, но до чего хороша. Жаль, что надо уезжать.

– Ну вот, мы и пришли. Это моя улица. Дальше не ходи. Не хватало еще, чтобы наши сплетницы тебя увидали. Тогда стыда не оберешься. – она замялась, помолчала немного – Ну, что стоишь? Иди. Прощай, пусть боги помогут тебе добраться домой.

Молодой человек провожал взглядом удалявшуюся девушку. Он остался стоять посреди узкой, не мощеной улицы. Большие черные глаза чужеземца следили за ней, пока Арахна не скрылась в маленькой арке невзрачного дома. Ишь ты – лучшая мастерица во всей Лидии. Да я готов безо всякого конкурса признать, что она лучшая в мире, лишь бы только еще раз увидеть ее. Ветер донес до кривых улиц запахи красильни. Что за нестерпимая вонь. Вот забытая всеми богами дыра. Как они живут здесь? Незнакомец поспешил в сторону порта.

Судно, на котором путешествовал Креонт, попало в Колофон благодаря коммерческой жилке своего капитана. Пожилой афинянин, уговорил богатых молодых господ, нанявших его корабль за большое вознаграждение для длительного морского вояжа, сделать остановку в ничем не примечательном на вид колониальном городке, когда судно, побывав в Милете, огибало Самос, чтобы направиться к острову Хиос. Ничего не подозревая, молодые люди согласились посетить еще один город побережья Малой Азии. Корабль повернул в бухту Каистра. Теперь, пока их капитан, сокрушаясь, что так мало места, забивал неглубокий трюм своего судна пурпуром, от чего оно все глубже погружалось в воду, вместо дегустации знаменитых хиосских вин путешественники-фиванцы вдыхали отравленный красильнями воздух Колофона. Смотреть в городе было нечего. Недовольные спутники Креонта остались на борту, сам же молодой человек сошел на берег осмотреть окрестности.

* * *

Когда то, в далеком детстве Креонт был непоседливым, шумным подростком. От его бесконечных выдумок и проказ голова матери шла кругом. Он носился как угорелый по улицам родных Фив в компании таких же шалопаев, как он сам. Даже пяти минут не мог спокойно посидеть на месте этот сорванец. Неуемная энергия била через край, отыскать его в середине дня было делом безнадежным – лишь к вечеру, перепачканный и усталый, зато счастливый и довольный, Креонт добирался до дома. Захлебываясь от переполнявших его эмоций, мальчик начинал рассказывать матери об уличных баталиях и приключениях насыщенного дня, но его хватало не надолго. Усталость брала верх – наспех вымывшись и проглотив ужин, Креонт, под вздохи и нравоучения матери, укладывался спать, чтобы уже завтра вновь отправиться на поиски приключений. Церемонная неспешность дворца произвела на Креонта впечатление. Блеск доспехов дворцовой стражи свалил его наповал. Он сразу попал в сказку, где хранятся несметные сокровища, и отважные герои спасают родину от злобных и коварных врагов. Впечатлительный подросток представлял себя начальником всех фиванских постов – вот он зычным голосом командует сбор, вот ведет всех на стены спасать город от неведомого неприятеля. Креонт представлял себя героем, храбрым защитником фиванцев – он с удовольствием обучался искусству владения мечом, не прошло и двух лет, как он в совершенстве владел всеми видами оружия, прекрасно держался в седле и правил колесницей. Так из мальчика Креонт незаметно для окружающих, занятых только собой, превращался в юношу.

Непослушные, вечно перепутанные волосы, предмет ежедневных мучений гребешка, превратились в густые черные локоны до плеч; выразительность придали влажным глазам длинные, загнутые ресницы; над губами появился первый пушок, подбородок разделяла ямочка; смуглая кожа обтягивала мощный торс – ежедневные упражнения укрепили мышцы, атлетическая фигура Креонта ничуть не напоминала собой тщедушную наружность его отца. В наследство от родителя ему достался лишь невысокий рост да неуемная тяга ко всякого рода интригам и тайнам.

Незаметно пробежало семь лет. Весна преподнесла молодому человеку его семнадцатилетние в образе мучительного томления, внезапных тревог и непонятной грусти. От всегдашнего веселья не осталось и следа. Печаль тронула большие черные глаза Креонта, заволокла, затуманила взор – его конь томился в стойле, напрасно ожидая молодого хозяина, доспехи лежали нетронутыми в углу просторной комнаты, все состязания теперь проходили без его участия, а сам молодой человек испытывал невыразимую тоску. Все надоело – всегда и все одно и тоже. Тот замкнутый круг, в котором он прекрасно чувствовал себя еще вчера, сегодня уже не устраивал Креонта. Он знал все, до последней мелочи, и весь привычный мир вдруг наскучил ему.

Беспричинное томление и грусть Креонта была скоро замечена его родными. Во дворце появились молоденькие рабыни, их обязанностью было окружить любовью и лаской своего юного господина. Креонт молча принял подарок близких, но оставался по-прежнему печален. Все перевернулось однажды, и, как это нередко бывает, совершенно неожиданно. Проснувшись рано по утру, Креонт в который раз равнодушно рассматривал затейливую роспись потолка своей комнаты, когда одна из рабынь проскользнула в покои своего господина. В руках она держала кувшин с молоком. Девушка тихонько, себе под нос мурлыкала песню. Странный, чужой язык и незнакомая мелодия произвели впечатление на Креонта. Рабыня собиралась уйти. Он остановил ее. Весь день Креонт не отпускал ее от себя. Но девушка мало что могла рассказать своему господину – она была совсем крохой, когда ее вместе с другими рабами переправили на остров Хиос. Родные места запомнились ей обрывками, в виде ярких картин и казались скорее красивым сном, нежели утраченной навсегда реальностью. А вот свое пребывание на Хиосе девушка запомнила хорошо и не могла без слез вспоминать об этом. Уже оттуда она попала на корабль, идущий в Аттику. Афинские купцы привезли ее в Фивы – так она оказалась во дворце. Горестный тон персиянки ускользал от внимания Креонта. Он представлял лишь далекое море, чудесные острова и необычных жителей этих мест.

– Там, на Хиосе, все в постоянном страхе. Пленников со всего побережья свозят на этот остров. Я изо всех сил держалась за мать, но меня огрели плетьми и отбросили в сторону. Маму забрали на большое торговое судно, и больше я не видела ее. Меня и других детей отправили на корабле в Афины. – девушка смолкла. Слезы навернулись на глаза, воспоминания растревожили ее.

– Хватит плакать. Не так уж плохо тебе живется сейчас. Лучше расскажи мне о море, о своей прошлой жизни. Расскажи, что помнишь. Что это за место?