— Я не знала, что принимаю яд. Это не было попыткой самоубийства. Так в чём вы меня обвиняете, профессор? — Розу пришлось побороть свою сиюминутную тягу к вандализму, иначе он не расслышал бы тихий, отрывистый голос Меральды. Его перекосило. В три шага преодолев расстояние до кровати, он больно обхватил её нижнюю челюсть и со свирепым энтузиазмом принялся тормошить, имитируя речь.

— Извините, я просто устала, — пропищал он передразнивая. Ученица не могла раскрыть рта, настолько крепко он её держал. Жгучие слёзы всё так же непроизвольно хлестали из глаз, пропитали ворот рубашки, приклеив холодный материал к ключицам. Обида, которую никак нельзя выразить, терзала в трижды сильнее, клокотала, как бульон под крышкой. Тем временем взбешённый мужчина продолжил унижение, практикуясь на ней, словно чревовещатель с куклой: — Мне плохо. Я заболела. Я, мать твою, умираю! Вот что ты должна была сказать. Просто открыть свой глубокий ротик и произнести любую из этих трёх фраз.

Он рычал. Упоминание о глубине её рта вкупе с опасной близостью разгневанного лица живо заставило вспомнить, почти почувствовать, как его язык пробует девушку на вкус, скользит по губам, а затем погружается, заполняя собой всё пространство. Как воздух. Как горячий и влажный ветер столицы. Куда же он дует теперь?

— Что, если бы я не успел? — шёпотом закончил Алес, мягко опуская руку, которой до сих пор сжимал её подбородок. Меральда потёрла скулы. Ломота осталась, скоро проступят и синяки.

— Спасли бы Хотиса без меня, как обещали, — хрипло отозвалась студентка. Больше всего на свете ей хотелось прогнать его, запретить вообще когда-либо приближаться к ней. Таких неадекватов следовало держать в специальном крыле здравницы, связанными и с изумрудом под подушкой. Но теперь она особенно в нём нуждалась. Комиссар Хари знал о её планах и весьма красноречиво дал это понять, приказав штатному лекарю напоить нежелательную свидетельницу ядом. Наверное, она умерла бы прямо на перроне, глядя на отчаливающий экспресс, если бы не стянула с Азесина перчатку и не заблевала салон только что принятой отравой. И его взгляд вовсе не выражал снисхождения, это была жалость. Выходит, из семерых, доставленных в Каструм-Мар, по-настоящему отпустили домой одного Иши Алрата? Меральде почему-то так не казалось. В том, как он прощался с герцогом, прослеживалось наличие тайны, но, к сожалению, не хватало контекста. Может, он просто поклялся молчать? В отличие от Меральды, вопьяне заявившей, что намерена голосить о них на каждом углу. Однако ничего из этого не объясняло её новоприобретённый статус.

— С какой стати вы назвались моим женихом?

— Боишься, что слухи дойдут до твоего ненаглядного? — оскалился профессор. — Уж прости, орешек, но это единственный способ представить тебя ко двору.

Профессор не собирался раскрывать этот маленький нюанс, пока не привезёт девушку во дворец. Вот почему он всюду таскал её за руку, на глазах у сотен свидетелей, а ещё раздобыл самое роскошное платье, о котором заботился больше, чем о фиктивной невесте. Алес забрал портплед из экспресса, даже удивительно, что не забыл забрать умирающую Меральду. Однако, когда выяснилось, что его спутница не просто заболела, а отравлена весьма специфическим ядом из арсенала фармации, ему пришлось вдохновенно врать, чтобы не привлекать внимания столичного, а по случаю, и центрального комиссариата. Алес Роз представился охотником и с присущей ему харизмой поведал персоналу здравницы душещипательную историю. Якобы избранница приревновала его к некой даме, естественно, без всякой на то причины, и, видимо, с горя приняла скверну химер. Минеральный токсин, выведенный генетиками, использовался для смазки стрел и с первого же попадания снижал скорость хищника. С повышением концентрации вовсе останавливал и впоследствии убивал. Охотник, подпустивший химеру ближе, чем на расстояние выстрела — априори мёртвый охотник, поэтому им не нужны были ни трезубцы, ни ножи. Природа плодила тварей с феноменальным упорством, и каждое поколение получалось ещё агрессивнее предыдущего. Уничтожение всей фауны могло бы стать решением проблемы, но мистолийцы и без того являлись заложниками ограниченного мира и его хрупкой экосистемы. К тому же комбинации иногда оказывались настолько невероятными, что сложно поверить: на запчасти шли плотоядные, грызуны, птицы и даже насекомые. Яд медленно убивал химер, воздействуя на центр терморегуляции. Вывести токсин из организма помогала вода, а в дикой среде её оставалось исчезающе мало — дожди да роса. В Меральду влили столько воды, что теперь она буквально истекала всеми видами биологических жидкостей. Ещё полчаса и её сердце сломалось бы, не выдержав этих температурных качелей. И никто бы не подумал искать в её крови яд. Красный лекарь дал девушке всего пять капель, кроме того, её почти сразу вырвало, но и этой ничтожности хватило, чтобы скверна достигла гипоталамуса и запустила свой неумолимый маятник смерти. Но Меральде больше не было страшно, она торжествовала. Этот день стал для неё праздником жизни и сокрушительного триумфа. На синке появилась новая трансляция, разоблачающая истинную сущность гарнизона. Она покажет запись правозащитникам, суду, столичному комиссариату, всему дворянству, да хоть бы и королю, если понадобится. У статуса невесты Алеса Роза есть свои преимущества и куда более обширное поле для манёвра, чем у какой-то там провинциальной студентки. Сначала она спасёт Хотиса Вертигальда, а потом разорвёт помолвку. Расскажет Хотису всю правду и будь что будет. Если и тогда этот болван не разглядит в ней женщину и не влюбится, она вернётся к матери в Хаз, как советовал профессор Ван Орисо. Может, он и подвинулся рассудком, но в одном был безоговорочно прав — история не имела смысла. Её корректировали, вырезая ненужные куски так же, как опытные мясники придают туше товарный вид. Хуже, если искажали факты или трактовали в удобную сторону. Историков призывали хранить первозданность информации и передавать потомкам в чистом, неотрепетированном виде. Как давно они перестали справляться? Меральда не верила, что отмена коснулась только имени рода Калмани. Сейчас оно ещё удерживается в памяти некоторых людей — их численность не имеет значения, любые сведения вне архивов не протянут и сотни лет. И кто взялся за роль редактора? Кто возомнил себя веридиктом, решающим, что в будущем станет правдой, а что — выдумкой? В ответ подсознание накрыло девушку ярким, живым воспоминанием. Брат герцога обнимает её, касается губами мочки уха и горячо выдыхает: «Запомни, орешек, Хари — превосходные манипуляторы».

Реакция Алеса на её умозаключение выглядела неоднозначной и заметно поостудила уже было закипающее внутри ликование. На лице профессора отразился полный спектр эмоций, от отрицания до сомнения, от ярости до гранитной невозмутимости, и сменялись они так быстро, будто мысли в его голове перевозил крошечный экспресс.

— Давай не будем делать поспешных выводов, — мягко попросил он.

— Но ведь всё сходится! — запротестовала Меральда, да так жалобно, словно от его согласия напрямую зависело, превратятся ли эти выводы в действительность. — Из семерых свидетелей Мираж покинули только я и ребёнок, которому всё равно никто не поверит. А если его качественно запугать, то он и вовсе не раскроет рта.

Алес рассмеялся.

— Да ладно! И что такого ты можешь рассказать о Мираже? Или о Каструм-Маре? Или в чём вообще состоит твоя вымышленная теория заговора?

— Комиссар даже предлагал мне работать на гарнизон, — обиженно пробубнила девушка. Ответить по факту ей было нечего. Весь их город был каким-то неполноценным, исковерканным, патологически неправильным. Там нет конденсаторов и всегда идёт дождь. Там не действует селестинит, дома стоят на земле, а у транспорта есть колёса. Овощи и фрукты либо гниют, либо срываются недоспелками. Мосты непременно оказываются готовыми лишь наполовину. Одна пропасть огорожена высоченной стеной, а другая — простой тонкой верёвкой. Жители не уезжают оттуда и никто не приезжает к ним. В местной здравнице не используют изумруды, а кое-кто ещё и не может применять сальватор. Кроме того, он ведёт запрещённую частную практику, а «безупречные винтики правосудия» не только закрывают на это глаза, но и злоупотребляют его беспринципностью. Например, когда нужно избавиться от неугодного свидетеля. Но как раз эту часть и просил проверить Алес Роз, в остальном не было ничего крамольного. Странного, непривычного, противоестественного — полно, и всё же это их быт, а не умысел.

— Ты называешь следствие. Попробуй чётче обрисовать мотив, мой маленький сердитый орешек, — мурлыкнул профессор Роз, отошёл от постели и, демонстративно разведя руки, медленно повернулся. — Вчера я был в Мареграде, сегодня я в Хэндскае, а через неделю снова окажусь в Мираже. И заметь, никто не попытался меня убить.

Меральда нахмурилась. Что-то неуловимое мелькнуло в её голове, но так и не успело сформироваться в полновесную мысль. Частично одетый Алес Роз определённо мешал ей сосредоточиться.

Позже, когда глаза девушки стали сухими, а кожа разве что лоснилась, требуя основательного мытья, у неё состоялась закрытая беседа с лекаркой. Меральда подтвердила россказни Алеса, изо всех сил имитируя описанную им пылкость чувств. Из-за природной стеснительности получалось, мягко говоря, не очень, но и лекарка не была профессиональным дознавателем, потому простого заверения оказалось достаточно. Чтобы не угодить в палату для безумцев, к коим легко приравнять неудачливых самоубийц, пациентка добавила к истории свою толику лжи. Как переосмыслила ценность жизни и даже хотела спастись, но к тому времени скверна уже уложила её на лопатки. Меральда намеренно избегала деталей — две противоречивые версии послужили бы поводом для вызова архангелов. Нельзя попадаться в руки младшего Хари до того, как она встретится с правозащитниками. Пока девушка отыгрывала протрезвевшую ревнивицу, отвечая на аккуратные вопросы лекарки, внутри что-то ёкнуло. Пульс затанцевал, отбивая чечёточный ритм паники. Профессор, мать его, криминалистики откровенно налажал. Какой из него охотник? Каждая столичная собака знает его в лицо.