– Да. Я приехал в Ленинград в 1937 году, потом был в детском доме в Ростове, а потом учился на летчика...

– Да? И много среди вас было таких, кто захотел стать летчиком?

– На курсах нас училось девять человек, и среди них был Рубен Руис Ибаррури...

– Разве сын Долорес был летчиком?

– Нет, медицинская комиссия его забраковала, и он стал артиллеристом. Может, слышали, он погиб под Сталинградом?

– Да, читали в газетах.

– А кто были остальные?

– Игнасио Агиррегоикоа, Хосе Луис Ларраньяга, Эухенио Прието, Луис Лавин, Рамон Сианка, Томас Суарес, Антонио Лекумберри и я.

– А где вы учились на курсах?

– Сначала в Москве. Все лето 1940-го и зиму 1941-го учились в аэроклубе Пролетарского района. Там мы изучали У-2, а затем по приказу Ворошилова были направлены в летное училище в Борисоглебск...

– А на каких самолетах летали потом?

– До начала войны летали на У-2, затем нас готовили к полетам на И-15. Когда приблизился фронт - это было в августе, - мы на И-16 совершали боевые вылеты. Затем школу эвакуировали в Троицк, около Челябинска. В ноябре, когда окончили курсы, мы уже летали на "яках" и Ла-5, и нас группами по два-три человека распределили по частям. В этом полку вместе со мной летает Эухенио Прието. Мы входили в состав 36-й авиационно-истребительной дивизии.

Мы с Висенте Бельтраном хотели еще о многом поговорить с Антонио Урибе, но время уже было позднее.

– Ну что ж, друг, удачи тебе в бою!
– сказал ему на прощанье Бельтран.

На следующее утро небо затянули плотные серые тучи. Дул порывистый ветер. Временами налетал дождь. Крупные тяжелые капли громко барабанили по плоскостям самолета, взлетной полосе и крышам землянок. Кусты по краям взлетного поля за одну ночь из темных стали светло-зелеными.

На этот раз мы сверху прикрываем "летающие танки" - штурмовики Ил-2. Затем сопровождаем экипаж Пе-2, который летит на разведку в оперативный тыл противника. Вечером патрулируем над железнодорожными переездами.

Вражеская авиация действует все активнее и с каждым днем наглеет. Над нами все время летают "мессеры", и, кажется, одни и те же. Однако, когда дежурная пара самолетов устремляется в их сторону, они исчезают в западном направлении. Видимо, хотят держать нас в постоянном напряжении. И эти пятьдесят минут дежурства на земле кажутся самыми худшими. Ты сидишь в кабине с надетым парашютом, рука лежит на секторе газа, а нервы натянуты как струны. Все время ждешь, не вспыхнет ли сигнальная ракета, не послышится ли гул моторов вражеских самолетов или свист бомб...

– Дай мне твой самолет. Я слетаю в Воронеж за резиной, - сказал мне капитан Белов, когда мы приземлились после очередного патрульного полета.

– Мой самолет? Разве ты не можешь лететь на своем?

– Пока я слетаю, ты подежуришь на моем. В эти часы фашисты не летают обедают, а я скоро вернусь.

– Помни, что этот самолет мне передали комсомольцы Тулы. Не поломай! Ясно?

Когда капитан Белов поднимается в воздух на моем самолете, мне становится как-то не по себе. Со смешанным чувством угрызений совести и досады слежу за взлетом и набором высоты - до тех пор, пока не теряю его из виду за далеким горизонтом. Смотрю на часы, чтобы запомнить время расставания со своим самолетом.

Сейчас мы вдвоем с Васиным дежурим на земле. Бельтран и Михайлов находятся в воздухе. Подгоняю привязные ремни на самолете командира эскадрильи, пробую мотор.

– Еще час, - сказал я Васину, - и все пойдут обедать. Потом и мы спокойно поедим, а к тому времени вернется капитан Белов. Откровенно говоря, я не люблю летать на чужом самолете.

В это время на горизонте появляется множество черных точек. Они быстро растут в размерах и скоро приобретают знакомые очертания, наполняя гулом окрестности.

Смолкает щебет птиц: они поспешно улетают в лес. Настойчиво звонит полевой телефон, стоящий на земле, под правой плоскостью самолета. Однако у меня нет времени взять трубку. Запускаем моторы. Даю рукой сигнал Васину, и мы почти одновременно взлетаем в сторону, противоположную той, откуда приближается противник.

Между нами и фашистами - железнодорожная станция Курск. Наша задача прикрыть эту станцию. Включаю радио, снимаю пулеметы и пушки с предохранителя. Смотрю на своего ведомого: он находится сзади и немного ниже.

– Ближе, Васин! Еще ближе!.. Наблюдай за небом справа!.. Сверху идут пять "мессеров" - прикрытие, а впереди - множество "юнкерсов"... Атакуем бомбардировщики!..

Рассчитываю дистанцию. Скорость Ла-5 достигает более шестисот километров в час. Уже видна фашистская свастика на самолетах. Идут группами по три. Пилоты "мессеров", понимая, что мы собираемся атаковать бомбардировщики, пытаются преградить нам путь и уже издали открывают огонь из пушек. Снаряды проходят выше нас. Направляю свой "лавочкин" наперерез вражескому истребителю и, когда тот проносится мимо, делаю глубокий вираж и меняю курс. Чудовищная центробежная сила прижимает меня к сиденью, на секунду темнеет в глазах. Беру вправо, чтобы остаться лоб в лоб с первым "юнкерсом". На какое-то мгновенье поворачиваю голову: Васин идет сзади очень близко, а "мессеры" вновь собираются свалиться на нас сверху.