— Месть? Мне? Я в Тишатле несколько дней от силы, — его мысль я понял, но правда у каждого своя. Нельзя же всех судить одинаково.

— Мне это безразлично. Вы белозубые пришли туда, куда вас не звали, — чистая ненависть сквозила в каждом слове. И ведь не поспоришь — мы здесь захватчики, «злые люди».

— Странно… Почему со мной такие откровения? Выступи перед рабочими с которым пытаешься ужиться, — посоветовал вполне очевидную вещь. — Или твоя изворотливая натура против?

— Конечно, против, Удачливый Рану, — усмехнулся он. — Приоткрою тебе тайну, мне заплатили, чтобы тот чудак под проклятием послушал легенды моего народа. Сколько интересных историй я ему поведал! Таких благодарных слушателей поискать. Мистер Фейн обладал отменным воображением и верой в ритуалы. Как вы там говорите — пусть Судья будет к нему справедлив, — Анку даже снял шляпу и, приложив ее к груди, прикрыл глаза. Выглядело это нелепо с его кожаным нарядом и косичками на голове.

— Кто нанял тебя? — на ответ я не надеялся, но Анку сумел меня удивить.

— Мистер Кроф, Рану. Он сказал, что я получу удовольствие от представления и похвалил твою удачливую натуру, мало того еще и пригласил понаблюдать, как скользкий угорь сдохнет. Я не смог устоять от столь щедрого предложения, нам жалким аборигенам приходится хвататься за любую работу, — все это было произнесено наигранно печальным тоном. — Скажи, Рану, когда ты был привязан к дереву, было ли тебе страшно?

— Попроси кого-нибудь сожрать твое сердце и узнаешь, — совершенно спокойно ответил я. Но в душе кипела буря, гаденыш прятался где-то в зарослях и наблюдал из первого ряда. Но теперь стало очевидно, что именно Оскар устроил мне участие в ритуале и подговорил Фейна. Можно было бы засомневаться, все-таки Анку не тот человек, которому можно верить, но выражение скользкий как угорь… Кругляш дважды повторил эти слова. Как минимум они общались, да и странный интерес Белоручки ко мне. Все-таки наши дороги давно разошлись. Зачем вновь искать со мной встречи? Месть? Возможно, но бессмысленно. Все-таки инженеры из «Колеса прогресса» были прагматичными людьми. Но Кругляш говорил, что Оскар заплатил ему, чтобы тот упомянул про «Челстер» и Южный материк. Может я слишком глубоко ищу, и, действительно, это простая месть.

— Нет, я не жертва, а охотник, Рану. — голос Анку вывел меня из раздумий. — Могу съесть чужое сердце, но своё не поставлю на кон. Кажется, это ваше выражение, белозубый, — он сказал это обыденно, будто каждый день питался чужими сердцами.

— Как думаешь зачем это Белоручке? — взгляд со стороны не помешал бы, тем более от такой своеобразной личности.

— Белоручка… Да, ему подходит. Он ненавидит тебя Рану, он ненавидит многих здесь. Но ты в его глазах особенный… Что-то личное, да, Рану? — понимающе спросил Анку и, не давая мне времени на ответ, продолжил говорить. — Это земля пропитана человеческой ненавистью: мы злы на вас, вы беспощадны к нам. И предки предков всем сердцем ненавидели… Эта земля и тени пропитаны ненавистью настолько сильно, что мир уничтожает нас. Нельзя было делить неделимое, все стремится к целостности.

— Ты говоришь про Великие Катаклизмы? — тут же вспомнились рассуждения мистера Галбрейта.

— Это у вас катаклизмы, а для нас возвращение к Истокам, — отстранённо заметил Анку. — Но мы говорили о твоем враге… Он ненавидит тебя, но захотел одной сетью поймать и рыбу, и птицу. Одна в небе, другая в воде.

— О чем ты? — уточнил я. О том, что у Оскара было две цели я понял, но вот какие?

— Ты ушел с Похищающим Жизнь…

— С кем? — перебил я его.

— Мортон. Брайс Мортон, — пояснил Анку. — Так зовут его среди нас. Этот человек уже бывал на Южном материке. Исследователь и губитель.

— Он биолог и натуралист, — поправил я его. — Странное имя для мистера Мортона.

— Нет. Он охотился и убивал, не для еды, а через боль и смерть, познавал жизнь, — холодно проговорил Анку. — Кажется, у вас это называют живосечением.

Я задумался над этой информацией. Странно, но Мортон ни разу не упомянул о своих экспедициях сюда. Да и работы его больше были про северные широты. Неужели и мистера Мортона имелся большой секрет.

— Двойная мораль… Не ваши ли племена практикуют магию крови и темные начала? — я не хотел защищать Мортона, но получилось, как получилось.

— У каждого своя вера, Рану. В вашей сжигают на кострах и принимают муки, — заметил он. — Похоже тебе неинтересная вторая причина, по которой твой недруг нанял меня.

— Ты прав, мы отвлеклись, — быстро согласился я.

— Неживое воплощение удачи висело на шее проклятого, и мистер Кроф забрал амулет с тела жертвы, — в своей манере пояснил Анку. — Я наблюдал, как он, когда все разошлись вернулся и забрал ту вещь.

— Кроличья лапка, — пробормотал я.

— У нас не водятся подобные звери, но от амулета разило той самой магией, которую вы белозубые называете темной, — Анку провел рукой по мешку, который лежал рядом с ним.

— Значит ты проводник? — прямо спросил я.

— Чувствующий мир, но не меняющий его, — поправил он меня. — Сундук.

— Значит, накопитель, — что-то больно много набирается здесь людей с подобным талантом. — Зачем Оскару краденный артефакт? — если это, действительно, была та самая вещица из пропавших, то она бесполезна. Семейные магические реликвии, по словам лорда Оукмана, могут покоряться либо членам рода, либо победителям в поединке.

— Я не знаю, Рану. Могу лишь предположить. Хочешь взглянуть моими глазами? — чувствую, что после общения с Анку, я сам буду изъясняться не лучше. Как он разговаривает с рабочими? Хотя, там он свой парень, и вполне может поддерживать беседу на человеческом языке. Видимо, специально для меня расстарался змей.

— Было бы неплохо, — пусть расскажет, что думает.

— Вещи, созданные из живых когда-то существ, всегда можно обмануть. Цена — человеческая кровь. Теперь твой недруг может спокойно использовать амулет и не привлекать к себе неудачу. — разъяснил мне Анку.

Я же припомнил слова, которые произнес Фейн перед смертью. Сначала они казались бредом умирающего, но теперь все выглядело иначе. Он сказал, что каждый владелец умрет — значит Кругляш понял, что его обманули. Неплохо было бы, чтобы и Кроф тоже получил проклятие, но зная Оскара это превращалось лишь в мое личное желание.