Глава 6

На следующий день погода не налаживается, так что нам опять приходится остаться внутри.

Но Кэл другой. Лучше.

Он до сих пор не разговорчивый и не особенно дружелюбный, но он никогда таким не был. Когда наступает утро, он лишь слегка смягчился до того мужчины, которым он был со мной в прошлом году.

Моя лодыжка до сих пор опухла и болит, так что он не позволяет мне наступать на нее. Он ухаживает за мной весь день, принося еду и все необходимое. А после обеда он читает мне вслух.

Это лучший день с тех пор, как те мужчины вторглись в нашу хижину. Когда на второе утро я просыпаюсь от запаха завтрака, который готовит нам Кэл, то чуть не плачу от облегчения, ведь он вернулся.

Вернулся по-настоящему.

Морозные и холодные дни вовсе не веселые. Мне не нравится сидеть взаперти, и я ненавижу писать в горшок ночью, потому что Кэл не выпускает меня в уличный туалет, когда температура опускается до минимума. Но в следующие несколько дней я все равно счастливее, чем была в последние годы.

Через несколько дней после травмы лодыжки я просыпаюсь посреди ночи от стука своих зубов. Сев и поморгав в темноте, я понимаю, почему. Огонь в печке прогорел, так что не дает так много тепла, как должен был.

Обычно Кэл ночью просыпается через каждые несколько часов, добавляет поленьев и ворошит угли, чтобы огонь продолжал гореть, но видимо, сегодня он проспал.

Ничего страшного. Он наверняка устал. Он уже несколько недель не имел возможности проспать всю ночь до утра. Я и сама могу развести огонь, так что не стану его будить.

Я свешиваю ноги и ставлю ступни на пол, но вздрагиваю, как только переношу вес на лодыжку. Травма заживает, но ходить до сих пор больно.

Это неважно. Я сегодня займусь огнем, чтобы Кэл мог поспать.

Я хромаю к стопке нарубленных поленьев, которую Кэл держит внутри у двери, хватаю два полена, прижимаю к груди и ковыляю обратно к печке.

Мои зубы теперь стучат как отбойные молотки. Я поверить не могу, насколько тут холодно.

Я стараюсь открыть печку, но тут поленья внезапно исчезают из моих рук.

— Девочка, ты что бл*дь делаешь? — он кажется ворчливым, но не сердитым.

Я безуспешно пытаюсь сдержать дрожь.

— Занимаюсь огнем.

— Моя работа, — он кладет поленья в печку, затем берет еще одно и разводит огонь, пока тот не начинает хорошо полыхать. — Тащи свою маленькую жопку обратно в постель.

По какой-то причине я хихикаю. Понятия не имею, почему.

Он качает головой и хмуро косится на меня, продолжая ворошить угли.

— Надо было разбудить меня. Тут такой дубак стоит.

— Я сама только что проснулась. Не знала, что так похолодало, — я обхватила руками свое туловище и покачиваюсь вперед-назад, стараясь согреться в тепле, исходящем от огня. — И я вполне в состоянии сделать это сама.

— Моя работа.

Я пытаюсь спорить, но получается лишь странный жалобный звук сквозь стучащие зубы.

Он закрывает дверцу печки и кладет кочергу. Затем поворачивается и смотрит на меня. В комнате почти темно, так что сложно различить его лицо. Но такое чувство, будто в его глазах живет нечто мягкое.

Нечто, что я очень хочу увидеть. Почувствовать.

— Возвращайся в кровать, малышка, — бормочет он сиплым голосом, от которого дрожь пробирает меня до самого нутра.

— Можно мне сегодня поспать с тобой? — я понятия не имею, откуда у меня взялась смелость попросить о таком, но слова вырываются сами собой.

Он замирает абсолютно неподвижно.

— Пожалуйста? С тобой намного теплее.

Он снова качает головой, и я считаю это за отрицательный ответ. Но прежде чем я успеваю среагировать на разочарование, он наклоняется и поднимает меня на руки. Несет меня к своей постели.

Все во мне вибрирует от радости и восторга, когда Кэл укладывает меня в свою кровать по другую сторону от печки.

Он не целует меня, что бы ни происходило в моих фантазиях. Вместо этого он укладывает мое тело перед своим, чтобы обнимать меня сзади, как в тот день, когда я чуть не замерзла.

Его тело намного теплее моего. Намного крупнее, сильнее и жестче. Мне нравится, как оно ощущается. Я всегда считала, что мне не нравятся прикосновения, но это убеждение явно ошибочное, когда дело касается Кэла. Потому что это ощущается приятнее всего, что я когда-либо знала.