Хуже того – особенно если учитывать объявленную цель превратить платформу в тихую гавань для свободы слова, – Маск своевольно заблокировал аккаунты нескольких журналистов, которые написали о том, что он сделал с @elonjet. Он сослался на то, что в своих статьях они ссылались на аккаунт @elonjet, а следовательно, тоже раскрывали его персональные данные, но к тому времени @elonjet уже стал недоступен, поэтому их ссылки вели на страницу с надписью “Аккаунт заблокирован”. Все выглядело так, будто одним из поводов к блокировкам стало уязвленное самолюбие Маска, который решил таким образом отомстить журналистам, критиковавшим его в своих статьях. В их число вошли Райан Мэк из The New York Times, Дрю Харуэлл и Тейлор Лоренц из The Washington Post и еще по меньшей мере восемь человек.

Вайс, которая по-прежнему трудилась в душегубке над следующими публикациями с “файлами Twitter”, оказалась в щекотливом положении. “Он делал в точности то, за что, как он утверждал, презирал бывших повелителей Twitter, – говорит она. – Среди людей, которых он выкидывал с платформы, были мои главные обидчики в Twitter. Некоторых из них я вообще не люблю. Но мне казалось, что он предает идеал, который сам рисовал для Twitter, – идеал публичного пространства, где предпочтение не отдается ни одной из сторон. И чисто в стратегическом смысле он выставлял кучу подонков мучениками”.

Она отправила Маску личное сообщение в зашифрованном мессенджере Signal: “Слушайте, что здесь вообще творится?”

“Они следили за моим самолетом, – ответил он. – Они напали на моего сына”.

Вайс обсудила этот вопрос с другими журналистами, сидевшими в душегубке, но в итоге она единственная решила высказаться. “Будучи журналистом, невозможно наблюдать, как других журналистов прогоняют из Twitter, и ничего не говорить, – поясняет она. – У меня пока еще есть принципы”. Она понимала, что в итоге, возможно, лишится доступа к “файлам Twitter”. Кроме того, в разговоре с Нелли Боулс она пошутила: “Подозреваю, теперь Илон уже не станет нашим донором спермы”.

“Старый режим правил Twitter своевольно, опираясь на свои предрассудки, и такое впечатление, что новый режим идет по его стопам, – твитнула Вайс утром 16 декабря, на следующий день после блокировки журналистов. – Я против в обоих случаях”.

“Вместо того чтобы методично раскрывать правду, – ответил ей в твиттере Маск, – вы проявляете показную добродетель, чтобы продемонстрировать медиаэлите, что вы «хорошая», и усидеть на двух стульях”. После этого он ограничил ей доступ к “файлам Twitter”.

“Это безумие, – написал Джейсон Калаканис в сообщении Дэвиду Саксу, узнав о решении Маска заблокировать журналистов. – Это отвлечет внимание от «файлов Twitter». Мы должны исправить положение”. Они вместе написали Маску: “Ты должен позволить этим людям вернуться”. Маск не стал им ничего обещать.

В ходе переписки Калаканис заметил, что в аудиокомнатах Twitter, где пользователи могли организовывать голосовые обсуждения, о проблеме говорит большая группа людей. В дискуссии участвовали Дрю Харуэлл из The Washington Post и Мэтт Биндер из Mashable. Хотя новые сообщения они публиковать не могли, программа Twitter не закрыла им доступ к аудиобеседам. Когда Калаканис сказал об этом Маску, тот, ко всеобщему удивлению, зашел в аудиокомнату и, ощетинившись, вступил в разговор. Слухи о его участии распространились быстро, и уже через несколько минут количество слушателей дискуссии возросло до 30 тысяч человек.

Когда организатор обсуждения, репортер BuzzFeed News Кэти Нотополус, попросила Маска объяснить причины блокировок, он сказал, что журналисты ссылались на аккаунты, которые раскрывали его персональную информацию. “Вы намекаете, что мы опубликовали ваш адрес, но это не так, – сказал Харуэлл. – Я никогда его не раскрывал”.

“Вы разместили ссылку на мой адрес”, – возразил Маск.

“Мы разместили ссылки на аккаунт @elonjet, который сейчас недоступен”, – ответил Харуэлл. Он обвинил Маска в “использовании точно такой же технологии блокировки ссылок, которую сам же критиковал в контексте истории с Хантером Байденом и статьей, вышедшей в The New York Post”.

Маск разозлился и покинул дискуссию. Через несколько минут Twitter внезапно ее завершил. Строго говоря, он завершил все дискуссии, которые велись в тот день, чтобы ограничить заблокированным пользователям возможность принимать участие в беседах. “Мы исправляем перешедший к нам по наследству баг, – твитнул Маск об отключении аудиокомнат. – Завтра все должно работать в штатном режиме”.

Вскоре Маск понял, что зашел слишком далеко, и стал искать способ спасти ситуацию. Он опубликовал опрос, в котором поинтересовался у пользователей, стоит ли разблокировать аккаунты журналистов, вытесненных с площадки. Более 58 % из 3,6 млн проголосовавших сказали “да”. Аккаунты были разблокированы.

Пока шли дебаты, Маск становился то сердит, то весел. Однажды вечером, сидя в душегубке с Вайс, ее коллегами и Джеймсом, он стал высмеивать распространенную практику публиковать свои предпочтительные местоимения. Кто-то пошутил, что местоимениями Маска должны быть “судить/Фаучи”. Послышалось несколько нервных смешков – Вайс признает, что в тот момент ей вовсе не хотелось идти против Маска, – а сам Маск расхохотался. Он повторил эту шутку трижды. Потом, около трех часов ночи, он импульсивно твитнул: “Мои местоимения – Судить/Фаучи”. Это было непонятно и несмешно, но главное – всего несколькими словами он умудрился высмеять трансгендерных людей, подхлестнуть развитие теорий заговора о 81-летнем чиновнике из Министерства здравоохранения Энтони Фаучи, отпугнуть еще некоторую часть рекламодателей и нажить новых врагов, которые зареклись покупать “теслы”.