Он примчался стремглав. В последнее время его слух уж очень обострился. Ей даже не пришлось тянуться за колокольчиком у кровати.
– Что, Нин?
Она улыбнулась. Геннадий Степанович всегда знал: так улыбаться умеет только его Нина. Так, чтоб в комнате загоралась маленькое солнце – в зеленых, крапчатых глазах.
– Ну, не носись ты так, упадешь ведь! Говори-не говори…
Он провел рукой по мокрому лбу, выдохнул – хвала небесам, ничего срочного – и тоже чуть-чуть приподнял уголки губ. Рисовать дугу на лице, по поводу и без повода – не по его части. Пожалуй, и повод то подойдет не всякий. Но раз Нина улыбается… Этого хватит.
– Что, Нин? – снова спрашивает он.
– Да узнать хотела… – Нина на мгновенье замирает, сжимает губы, проглатывая боль, что внезапно ее охватила. Дети не видят в этой привычной гримасе ничего, что бы заставило их беспокоиться. Тем лучше для них, – Ты же сейчас с Владиком разговаривал?
