— А кто не знает? Теперь. Давай попробуем еще раз. На этот раз по-настоящему.

— Я не смогу произнести за тебя полные слова, иначе я рискую своим собственным разумом. Но я могу произносить фрагменты, пока ты не научишься читать знаки самостоятельно. — Илрит берет меня за руку, держа мою руку между нами. Он указывает на знаки на моем предплечье. — Кул.

— Кул, — повторяю я.

Его палец поднимается еще на одну линию, останавливается на точке, и он говорит:

— Та'ра.

— Култа'ра. — Это слово трудно произнести. Как будто я держу во рту дюжину шариков. Я пытаюсь придать ему форму, но с трудом.

— Помни, Виктория, не сопротивляйся. Сдайся, — мягко говорит он. Всю свою жизнь я боролась. Я боролась. Я толкала себя вперед. Но, возможно, чтобы двигаться вперед, я должна отпустить все это. — Я буду петь под тобой, чтобы гимны древних не погрузились в мое сознание. Ты можешь петь со мной или надо мной.

— Хорошо. — Я киваю.

Он закрывает глаза и начинает напевать.

— Култа'ра, — шепчу я. — Култа'ра. — Снова. На этот раз по моему позвоночнику пробегает дрожь. Я чувствую покалывание. Но освобождения нет. Никакой дрожи, которая бы пробежала по моей коже и сняла напряжение. Оно просто висит там, между всеми позвонками.

— Култа'ра. — Я отдергиваю руку, повторяя это слово. Илрит отпускает меня, но я уже не замечаю его присутствия. Пальцы моей правой руки проводят по меткам. — Култа'ра…

Чем чаще я произношу это слово, тем мелодичнее оно становится. Легче для рта, но, как он и предупреждал, тяжелее для разума. Боль зарождается в основании моего черепа.

— Култа'ра. — В тот раз это было почти как пение. Я откидываю голову назад и вздыхаю: — Култа'ра. — Ноты начинаются низко, потом высоко, потом снова низко. Я повторяю это, меняя интонацию. Высокие, потом низкие. Все низкие. И снова, и снова.

Пока я пою, перед моим мысленным взором мелькают образы. Моя жизнь подобна бурной грозе над ночным морем. Видения кружатся передо мной, и я выбираю одно, как будто могу протянуть руку и вырвать его из остальных.

Это воспоминание о ручье. Первый раз, когда Чарльз сказал мне, что я красива. Когда он впервые поцеловал меня.

— Култа'ра. — С этим словом, похожим на вздох, этот единственный момент в моей истории ускользает сквозь пальцы, исчезая навсегда.

Я открываю глаза и смотрю на отметины на своем предплечье. Отметки, на которые указывал Илрит, сместились. Теперь золотые линии пурпурного цвета имеют новые очертания.

— Молодец, — оценивает он, и его собственная песня заканчивается.

— Давай сделаем еще одну, — говорю я.

— Думаю, на сегодня хватит.

— Нет времени, — решительно напоминаю я ему. — Еще одну.

Илрит просто смотрит на меня, причем так долго, что я боюсь, что чем-то его обидел. Наконец, он говорит:

— Ты действительно страшное, но впечатляющее существо.

Я бросаю на него взгляд, который находится где-то между вынужденным самодовольством и всей моей с таким трудом завоеванной уверенностью.

— Я знаю.

Мы снова начинаем петь.

Спустя несколько часов он привел меня в мою новую комнату. Прекрасная комната с резными коралловыми стенами, расположенная в дальнем углу поместья, с балконом, с которого открывается вид на далекую траншею. Илрит покидает меня, выражение его лица такое настороженное, какого я никогда не видела. Но я слишком измучена, чтобы пытаться понять, что именно его беспокоит на этот раз.

Насколько я могу судить, я была необыкновенной.

Я овладела тремя словами. Что означает… что я отказалась от трех воспоминаний?

Лежа на ложе из морской пены, я задаюсь вопросом, от каких воспоминаний я отказалась. Я медленно воспроизвожу свою жизнь, начиная с самых ранних деталей, которые я могу вспомнить — или, как мне кажется, могу вспомнить, — и заканчивая настоящим моментом. Мои мысли останавливаются на восемнадцати годах.

Вскоре после первой встречи с Чарльзом на рынке, но до того, как он попросил моей руки, в памяти возникает пустота. Что там было? Что-то… несомненно. Что-то, связанное с ним.