Александра Федоровна могла этого и не понимать – она видела народ из окна кареты, отобранный, умытый и проинструктированный. (Впрочем, для приличного монархиста такая мысль лежит где-то рядом с богохульством. Как могла Александра Федоровна – и не понимать? Она же ЦАРИЦА!) Но повторять сейчас подобное, право же, неприлично. Русский мужик барина ненавидел люто, утробно – и было за что…

Именно отсюда, из этого отношения к помещикам, и произошел лозунг «Земля – крестьянам!». А не потому, что оная земля была у кого-то еще…

О. Тихон Шевкунов. «Все мы со школьной скамьи помним этот знаменитый лозунг. Кому же к 1917 году в Российской империи принадлежала земля? Она принадлежала – крестьянам! Выдающийся русский экономист профессор Александр Васильевич Чаянов… подводя итоги всероссийской сельскохозяйственной переписи 1916 года, констатировал, что почти 90 % пашенных земель в европейской части России были крестьянскими. А за Уралом… в собственности крестьян находилось 100 % пашенных земель».

Да, так все и было. Кстати, именно эта практическая реализация лозунга подписала и припечатала приговор империи. Если бы крестьянам принадлежала хотя бы половина земель, Российская империя могла бы выжить. При таком раскладе она была обречена.

А знаете, какой процент земли принадлежал крестьянам после большевистской революции? Ноль целых и ноль в периоде! «Декретом о хлебе» земля, леса, недра – все было объявлено государственной собственностью. И никто не кричал: «Обманули!» – деревню это вполне устроило. А как же лозунг?

Как говорила Алиса, та, которая гуляла по Стране чудес, «все чудливей и странноватей»…

Почему русская деревня практически единодушно поддержала революцию? Какой бес и какими посулами их попутал? Давайте все разнесем, и вместо того чтобы есть в три горла, вы будете есть в четыре – как это было в «перестройку»? Или, может статься, причина была иной? Но какой?

История у нас – дама городская. Целые библиотеки посвящены грызне власти и оппозиции как в начале века, так и в 20-е годы. Там описаны в качестве судьбоносных все политические группы и течения, вплоть до самых мелких, из трех интеллигентов с пятью мнениями. О да, конечно, это архиважно – какая оппозиционная шишка на ровном месте что сказала про власть!

А сколько написано про самый многочисленный класс России? Когда я писала «Битву за хлеб», практически любые данные доставались в ходе такого квеста! Да чего там мелочиться – даже у самого слова «крестьянин» выявилось как минимум три значения: крестьянин как сельскохозяйственный труженик, как деревенский житель и как сословная принадлежность. И они не совпадали! Сталин, например, от самого рождения городской житель, в паспорте писался как крестьянин. Сословие!

А с другой стороны, чего про них писать – все же понятно! Жили крепкие мужички, пахали землю, сеяли хлеб, кормили Европу. Потом пришли злые большевики… впрочем, это уже другая история. А так народ был силен, богобоязнен, семьи крепкие и многодетные, ржи-пшеницы хватало и себе, и людям… Бунтовали, правда – так это потому, что народ добр и наивен, легко поддается на зловредную агитацию.

Только это не крестьяне, это пейзане. Те, что видны из окна поезда или с балкона барской усадьбы. В сказочке о процветающей России они представляют из себя некую однородную массу. Вшестеро меньший слой горожан разобран и изучен. Тут тебе и дворяне, и чиновники, и мещане, и рабочие, и прислуга. Даже нищих не позабыли, городское дно. А на селе все в равной степени хлеборобы, одинаковые статистические единицы. А ведь удобно! Взять усредненного пейзанина, скажем Хоря из «Записок охотника» (а других где возьмешь? Русская литература мужичками читателя не баловала), умножить на 130 миллионов и заявить: вот, мол, как жила деревня.

Именно так и поступил Столыпин в своей речи перед Думой, где он говорил о планируемой реформе, всячески расписывая деревенского хозяина, инициатива которого скована задубевшими общинными порядками. А через десять лет после начала его реформы сельская Россия запылала от края до края, и общинники с «хозяевами» схлестнулись в лютой битве. И скажите, что Столыпин со своей экономической реформой был тут ни при чем! Точнее, пока его реформа обеспечивалась «столыпинскими галстуками» и его же имени командами усмирителей, она шла, а как только сил у правительства поубавилось, тут-то и грохнуло!

Неужто только потому, что пришли злые революционеры, или морок напал на русский народ, и он начал, взбесившись с жиру, разрушать собственное государство?

О. Тихон Шевкунов. «О реальной стабильности сельского хозяйства в предреволюционной России говорят… картины поразительного изобилия, отраженные в живописи, литературе и фотографии того времени».

Что-то не припомню я, чтобы в литературе того времени отражалась безбедная крестьянская жизнь 16 . Да и живопись дореволюционная никакого особого изобилия не отражает. Фотографии тоже… очень разные. А уж кинохроника, приведенная в первой серии фильма «Гибель империи», – вообще беда. Лапти, убогая одежонка, примитивный ручной труд… Стабильность – да, была. А вот насчет изобилия…