— Тут живо и весело! — говорит он. — День так долог и светел, ранним утром в море на камне сидит лает тюлень, а пароходы с канала обязательно пройдут мимо! я их всех до одного знаю! Ну а вечером, когда солнце заходит, до того занятно разглядывать облака над землей: из серебра и золота, красные, синие, встают горы с замками, проплывают драконы с золотым гребнем, или старый великан с бородою до пояса, все из облаков, и вечно меняются. По осени начинаются бури, и частенько на тебя нападает страх, когда отец выходит в море на помощь кораблям, которые терпят бедствие, но при этом ты как будто делаешься новым человеком. Зимою тут стоит крепкий лед, можно ездить с острова на остров и на материк; а если к нам наведается медведь или волк, то шкуру его мы пустим на шубу! В горнице тепло, а еще там читают и рассказывают про старину!

Старина, какой же длинный свиток воспоминаний развертываешь ты в этих шхерах! Старина, где все принадлежало отважному. Эти воды, эти скалистые острова и берега видели героев, более гораздых на подвиг, чем на доброе дело, они заносили для смертельного удара секиру, что звалась Свистящею Великаншей. Сюда приходили на своих кораблях викинги; вон на том мысу чинили они береговой разбой, забивали и угоняли пасущийся скот; дряхлые скалы, умей вы говорить, вы поведали бы о поединках и о богатырских обычаях. Вы видели, как герой рубил мечом и метал копье, левая рука его управлялась с этим не хуже правой. Меч так и мелькал в воздухе, казалось, их целых три. Вы видели, как в боевом снаряжении он прыгал вперед и назад, на высоту, превышающую его рост, а когда он бросался в море, то плавал как кит. Вы видели, как сражались двое: один метнул свое копье, другой перехватил его на лету и послал обратно, и оно, пройдя через щит и тело, вонзилось в землю. Вы видели богатырей с острым мечом и свирепым сердцем! Меч целил в колено, но противник подскочил вверх, и меч просвистел у него под пятками. Могучие предания старины! Дряхлые скалы, о, если бы вы могли об этом поведать!

Эти глубокие воды несли викингские корабли, а когда сильнейший в битве подымал железный якорь и закидывал его на вражеское судно, пробивая обшивку, они стремили в пробоину свои темные, тяжелые волны, и судно тонуло. Буйный берсерк [71] , что встречал удары врага с обнаженной грудью, ярясь, как бешеная собака, рыча, как медведь, раздирая свой шит, ринулся здесь в море и достал со дна камень, который никому было не поднять. История населяет для нас и воды, и скалистые острова, грядущий же поэт вызовет эти образы и прочно соединит с этим северным архипелагом, высечет из старинных саг правдивые лики, отвагу, жестокость. а также величие и пороки той пори в самых ярких их проявлениях.

И тогда перед нами вон на том острове, где в молодом сосняке шумит ветер, вновь вырастет дом из бревен, крытый корьем; из дымового отверстия вьется дым, от огня, разведенного в горнице на широком камне, рядом стоит чан с медом, на скамье перед спальною нишею лежат подушки, бревенчатая стена увешана звериными шкурами, поверх коих красуются щиты, шлемы и кольчуги. На столбах, стоящих перед почетным сиденьем, вырезаны изображенья богов, здесь восседает знатный викинг, младший сын высокородного отца, славный своим именем, а еще больше — деяниями; ближе всех к нему сидят скальды и побратимы. Они обороняли берега своих земляков и богобоязненных женщин, они привозили из Англии пшеницу и мед, они ходили в Белое море за соболем и прочей пушниною; об их приключениях говорится в песни. Мы видим едущего верхом старика, в богатой одежде, в перчатках, прошитых золотом и шапке из Гардарики [72] ; мы видим юношей в золотных налобных повязках. мы видим их на тинге [73] , видим в бою и в игре: она заключается в том, чтобы срезать друг другу брови, не покрапав кожу и не моргнув, не то тебя прогонят со двора и оставят без жалованья. В бревенчатом доме за кроснами сидит женщина, а поздними лунными вечерами являются призраки павших и рассаживаются вкруг очага, отряхая свое насквозь промокшее платье; раб же этим вечером спит на кухонной лавке и снится ему, будто он макает свой хлеб в жирную сажу и облизывает пальцы.

Грядущий певец, ты высечешь из преданий лики минувшего, ясные и правдивые, ты населишь эти острова и дашь нам пролететь — на крыльях духа — мимо событий прошлого точно так же, как по милости пара мы проносимся сейчас мимо неменяющегося пейзажа: разыгравшееся море, скалы и шхеры, материк и лесистые острова.

Мы уже оставили позади Бровикен [74] , где стояло несметное множество кораблей из северных государств, когда туда прибыл король Упсалы Сигурд Кольцо [75] — по требованию Харальда Боезуба [76] , который, состарясь и поседев, страшился умереть на соломе и хотел пасть в бою; и земля гудела под конскими копытами, как Марафонская равнина [77] во время битвы. Короля данов окружала стена щитов и девы-воительницы; стоя в своей повозке, слепой старец выпрямился во весь рост, серебристые волосы его и борода развевались по ветру, он пустил лошадей и врубился во вражеские ряды. Сам Один был возничим Боезуба — и его убийцею; разожгли костер, возложили на него короля, и Сигурд призвал воинов бросать в огонь золото и оружие, их наидрагоценнейшее имущество; и скальды слагали об этом песни, а девы-воительницы ударяли о блестящие щиты копьями, и государь Упсалы Сигурд Кольцо стал королем над Свитьот [78] и Данией, так гласит сага, которую сложили на этих берегах и разнесли по свету.

В мыслях проносятся события прошлого! Мы проносимся мимо древней арены славных деяний и великих подвигов! От шхеры к шхере корабль железными плицами рассекает тугие воды.

Мы бросаем на этот лист руны [79] , и на белом поле перед нами встают картины шестисотлетнего города, что заложил Биргер Ярл [80] .

Руны катятся! Видишь? Из сероватого утреннего тумана показываются поросшие лесом скалы; здесь, где пресные воды Меларена впадают в соленое море, бесчисленное множество диких птиц без опаски вьют свои гнезда; приплывает викингский корабль, на носу стоит король Агне [81] , он везет свою добычу — финскую королевну. Свод их брачной опочивальни — из дубового дерева; под утро на дубовом дереве висит король Агне, удавленный собственною длинной золотой цепью; то дело рук невесты, и корабль отплывает вновь, увозя ее и спасенных финнов.

Мимо мчатся облака, мчатся и годы.

Охотник и рыбак ставят себе хижину… и вот, заброшенная, стоит она здесь, где обитают одни лишь морские птицы; но что же так переполошило эти несчетные стаи? С криками кружат чайка и дикая утка, тут стучат, забивают сваи, Олав Шётконунг [82] велит вогнать в грунт большущие брусья, крепятся тяжелые железные цепи, перегораживающие пролив: «ты пойман, Олав Харальдссон {13} , пойман с кораблями и дружиною, с коей ты разорил стольный град Сигтуну [83] , не уйти тебе, ты заперт в Меларен-озере!» Это сделано за ночь; и той же ночью Олав Харальдссон железом и огнем пробивает себе в твердой земле дорогу; не успело рассвести, как туда хлынули меларенские воды; через прорытый на востоке королевский канал норвежский принц Олав уплыл. Брусья, на которых висят железные цепи, способны выдержать укрепления, жители сожженной Сигтуны сооружают здесь причал, а на острове Стокхольм [84] строят себе новый, маленький, городок.

Идут облака, идут годы. Видишь, как вырастают фронтоны, там появляются цитадель и «Чернан» [85] . Биргер Ярл превращает город Стокгольм в крепость, вон на той стене стоят дозорные с луком и стрелами, наблюдают за озером и фьордом, и песчаным кряжем Брункеберг. У подножия кряжа, возле Рёрстранда, строится монастырь Клары, между ним и городом пролегла улица, а за ней — другие, град разросся, он становится полем битвы враждующих партий, где водружают стяг сыновья Ладулоса [86] , где ратники немецкого Альбрехта [87] сжигают заживо шведов. Стокгольм ведь сердце королевства, это прекрасно знают датчане, и знают шведы, отсюда распри и кровавые битвы. Палаческая рука обагряется кровью, на площади стоит король Дании Кристиан Второй [88] , палач Швеции!.. Катитесь, руны! Погляди, как на брункебергском песчаном кряже, где простой шведский люд победил датское войско [89] , устанавливают майский шест, то Иванов вечер. Густав Васа торжественно въезжает в Стокгольм [90] . Вокруг майского шеста вырастают фруктовые сады и капустные огороды, дома и улицы, они исчезают в пламени, и возникают снова; мрачная цитадель с «Чернан» преображается в замок, город украсился башнями и подъемными мостами; на песчаном кряже вырастает отдельный город, а на скалах южнее — третий; по приказу Густава Адольфа [91] старые стены рушатся, три города сливаются в один, обширный, большой, где живописно перемешаны старинные каменные дома, деревянные лавки и крытые дерном хижины, солнце сияет на медных куполах башен; в надежной гавани подымается целый лес мачт.