Как только остаюсь одна, выуживаю из сумочки телефон. Вызываю такси, пишу смску Кристине, которая аж тридцать шесть раз позвонила. И это я сообщения не считала. Кратко рассказываю всё, что приключилось, и обещаю приехать через полчаса.

Локацию для такси ставлю у дороги, не хочу, чтобы подъезжала к парадной. Вдруг Дамир будет проверять камеры и по номеру авто вычислит, куда я уехала. Явно надумываю лишнее. Это моя инфантильность и наивность фантазируют, как взрослый суровый мужчина будет бегать по району и меня искать. Камеры проверять, трясти всю службу безопасности и поздней ночью явится прямо в квартиру Кристины с охапкой лилий и хризантем, обязательно мокрый весь, потому что попал под ливень. Смешно, ага.

Пока витаю в облаках и сгрызаю два ногтя, такси подъезжает и телефон вибрирует, уведомляя об ожидании. Подхватываю чемодан и бодрым шагом отправляюсь в своё светлое будущее.

— Будь послушной девочкой, — передразниваю слова Дамира, вызывая лифт. Буду, Дам. Обязательно буду. Когда уеду подальше и больше никогда не столкнусь с тобой.

Мне удаётся беспрепятственно выйти из подъезда. Осталось перейти парковку, пройти кпп и свернуть на проезжую часть. Сверяясь с картой такси, почти бегу. Будто за мной кто-то гонится, просто не терпится оказаться в знакомой безопасности, в одиночестве. И оплакать собственные разбитые надежды и мечты.

— Девушка, вам помочь? — выскакивает из будки средних лет мужчина.

— Нет, — чуть повернувшись корпусом, натянуто улыбаюсь местному сторожу, продолжая практически бежать. — Меня машина ждёт у дороги. Спасибо.

— Осторожнее, — он вскидывает обе руки.

Рёв мотора движущегося автомобиля оглушает. Поворачиваю голову и замечаю лишь хромированный бампер, что сметает меня вместе с чемоданом.

Недолгий полёт и боль от удара об землю ослепляет. Кажется, я теряю сознание ненадолго. Часто-часто моргаю, смотря, как мелькают надо мной лица.

Кто-то пытается меня поднять. От прострелившей всё тело адской боли отключаюсь вновь. Когда просыпаюсь, то вижу потолок машины скорой помощи. Надо мной склоняется фельдшер. Бормочет что-то, губы шевелятся. Проводит какие-то манипуляции с канюлей от капельницы. Мутным взглядом ловлю знакомое лицо, сидящее чуть поодаль, но не успеваю осмотреть внимательнее. Сил не остаётся, и я опять засыпаю.

— Закрытый перелом малоберцовой кости, вывих локтевого сустава, перелом запястья и трёх пальцев. Травма шейного отдела позвоночника, тяжёлая черепно-мозговая травма, отёк мозга и это я не перечисляю мелкие ссадины. А бонусом — кома! — слышу как сквозь толщу воды незнакомый девичий голос. Не могу пошевелиться, спросить, о ком именно речь.

— Ужас просто, это ж кто её так? — вздыхает вторая незнакомка.

— Авария. Наверное, пьяный водитель не заметил. Её закрытым рейсом привезли, — понижает голос первая. — Полтора месяца уже лежит. Наш Генадич прогнозы неутешительные ставит и до сих пор ругается на родню этой девушки. Не оказали вовремя нужную первую помощь, не проверили голову и проворонили внутримозговую гематому. Хорошо, что наш в первую очередь отправил её на МРТ, а как увидел снимки, немедленно операцию назначил.

— Валя! — в монотонный бубнёж женских голосов врывается грозный окрик. — Ты почему не следишь за пиками?!

— Я слежу, Пал Генадьевич, — обиженно тянет та.

— Дал мне главврач на старости лет глупых интернов, — ворчит беззлобно мужчина, а после мою темноту озаряет вспышка яркого света и приходит неприятная ноющая боль. Болит всё и везде. — Иди на свет, девочка. Иди, не бойся, тебя тут ждут.

— Она приходит в себя? — удивлённо лепечут девушки.

Свет гаснет, становится чуть-чуть легче. Правда, теперь дышать не могу, начинаю задыхаться и трепыхаться.

— Убирай ИВЛ, Валя! Сама дышит, боец! — командует незнакомец. Это явно обо мне. — Покашляй, Вероника.

Горло саднит, жжёт и чешется. Кашляю, ощущая нечто инородное. Становится легче, полной грудью, с хрипом вдыхаю необходимый кислород. Правда, сил ни на что не осталось, поэтому вновь отключаюсь.

Первые несколько дней после пробуждения проходят обрывками, постоянной тошнотворной болью, эхом в черепной коробке и беспокойными короткими снами.

Но самое ужасное, я не помню, кто я. Где я. Какой сейчас год. Также не помню, как попала в аварию и где проживала. Просто белый лист.

Павел Геннадьевич, мой лечащий врач, говорит, что это нормальное состояние человека, вышедшего из длительной комы. Я семь недель провела в ней, и теперь в два раза больше потребуется для восстановления. Но мужчина не унывает и говорит: память обязательно вернется. У него случай был, мужчина пилотом в аэропорту работал. Прилетел в Москву и получил травму, впал в кому, тоже потерял память. Забыл жену, детей, остался в Москве, прошёл в этой больнице реабилитацию и начал жизнь с чистого листа. А через четыре года вспомнил. И вернулся домой. Наш мозг всё же плохо ещё изучен, и точных прогнозов никто не даст.

За эти дни меня никто не навещает, хотя медсёстры рассказывают о подруге и муже, которые привезли частным рейсом. Выдернули главврача, оплатили палату и полный уход. Наверное, у них нет времени навестить, или, может, им не сообщили, что я вышла из комы. Судя по сплетням местных работников, мы жили в другом городе.

Дни пролетают со скоростью света и практически не запоминаются. Медперсонал сменяется, меня обследуют, назначают всё новые и новые препараты. Интерны обтирают безвольное тело специальными кремами, чтобы пролежней не было. Иногда сплетничают между собой, совершенно не обращая внимание на то, что я их слышу. Говорить не могу. Не получается связать хотя бы двух слов.