Шрифт:
4
Наличники – тогда изба избой!А нет – сарай! Славянское искусствоПо деревянным гребешкам резьбойО старине цветастой бает вкусно:Простым узором – репа да капуста,Простой задумкой – сон перед косьбой.Над речкой ходят избы, ходят через,Поленницами бойко подбоченясь.Резные распевают соловьиНад окнами весенними вдоль тракта,А в окнах отражаясь, тащит тракторГусиным шагом дизели свои;Идёт – вприсядку!.. Эй, останови!А дизели хрипят, как Эдди Кантор;Перешибая трели соловьёв,Гогочет «чёрный гусь» на сто ладов.И тащит, тащит, тащит – за собойЗадымленное, городское небо,И горизонт с архангельской трубой,И площадные крики: «Зрелищ!.. Хлеба!..»А над колодцем поникает вербаСлужанкою, наложницей, рабой…Раскрепостился человек, но развеПрирода у насильника не в рабстве?Теперь, уже на грани катаклизм,Когда за шкуру собственную страшно,Слащавый воздвигаем гуманизмВ защиту зверя, птицы и пейзажа.Сочувствием к животным увлеклись,И боком вышла им забота наша:Кастрируем, наваливаем кладь…Самим бы не пришлось осеменять?Вконец разбитый, шамкающий газикПричалил, как амфибия, к плитеШлакобетонной. Выбрались из грязи.А дальше – вброд… Дороги ещё те!Расхваливать деревню – можно сглазить.Дворов несушки квохчут в тесноте;И тучный небосвод в крутой распашкеСкрывать не хочет грозные замашки.И чтоб не затвердела колея,Не запеклась – к суглинистой мучицеДольёт небесной серенькой водицыНе скупо, всклень – по самые края!И снова месим, и кипит земля,Громами разбухает, пузырится.А Маша от усталости – без ног,Из жижи просит вызволить сапог. 5
«Андрей на ферме! – похвалилась мать, —Ну а картины отданы чулану.Об этом лучше не напоминать.Боюсь, не растревожили бы рану…Проголодались?..» Сразу – хлопотать!Крестьянский стол описывать не стану:Откушавшему – скучен натюрморт,Голодному – заглядывает в рот.Хозяин задержался. Не дождались.На сеновале разместились мы.С десяток звёзд в оконце, и – усталостьВ стогу пахучей колющейся тьмы.Уснули без любви. Такую странностьОдобрят вряд ли юные умы.Естественно… Но в зрелом поколеньеНе чувству мы поддакиваем – лени!Да и соблазны, кажется, не те,Уснуть покойно – разве не блаженство?И, равнодушны к близкой наготе,Ныряем в сон без промедленья, с места;Уже любовь относим к суете,Развратом называем. Даже лестноУвериться – ничто не мучит нас,И радуемся, что огонь погас.Любите! Заклинаю вас – любите!Покуда силы и покуда естьВлечение, единственное здесь,Оно не даст погрязнуть в мелком быте.Покинет вас?.. А вы его зовите!И ждите от любви хотя бы весть,Хотя бы взгляд, хотя бы просто чувство,Что сердце ваше – всё ещё не пусто.Но кто не любит – заживо мертвец,Кто не сумел осилить боль измены,И как артист спускается со сцены,Посторонился, прошептав: конец…Или, сдувая мыло пьяной пены,Цинично рассуждающий отецВорчит в пивной с цезурою одышки:– Ребёнка сделал… отдохнуть не лишне!Любовь – не только молодой инстинкт —Всеобщий к жизни приговор природы.В её огне смягчили нрав народы,Закон которых был суров и дик.Любовь – река. Нас омывают воды,Мы человечней делаемся в них…Любовью ополоснутое сердцеЖестокостью не может разгореться.Живите чувством прежде, чем умом,Ум вывезет, когда делишки плохи,Когда зарвётся чувство – вмиг уймёмЕщё на полпути, на полувдохе.Но, умничая сразу, при истоке,До устья, очевидно, не дойдём,А растечёмся лужею стоячей,В конце концов, себя же одурачив. 6
Проснулись рано. Разбудил мороз.Край одеяла превращён дыханьемВ аэродром голубеньких стрекоз.Укрылся с головой… Пленэр? Купанье?Мария занялась устройством кос,За полчаса соорудила зданье.Покуда я валялся на боку,Андрей уже работал на току.Умылись во дворе. Потом поели,Макая золотистые блиныВ растопленное масло. Бодрость в теле,Как самоощущение струны.Печь дышит так, что окна запотели.С медовой необклеенной стеныСмеётся в рамке – щурящийся мальчик,Андрей Григорьев – и никак иначе.«Андрюша!.. – взгляд перехватила мать. —Уж был пострел… Растила – натерпелась.Втемяшится чего – не удержать…Учился плохо. Верно, не хотелось?А в озорстве – и выдумка, и смелость,Какие только можно пожелать.За образами прятал папироски.Рос без отца… Ему б ремень отцовский!А вырос – будто сглазили, притих.Задумчив стал, друзей оставил, игры…Неразговорчив, словно еретик,Засел, сказать верней, залёг за книги,Ещё верней – не вылезал из книг.Он их носил как мученик – вериги,И, стопу книг прижавши к животу,Спускался с сеновала поутру.Соблазн в него вошёл. Смутил лукавый.Лишён покоя даже по ночам,Спросонок часто вскакивал, кричал.А рисовал – драконов семиглавых,Зелёных, словно вызревшие травы.Я замечала по его речам,Что всё земное для Андрюши пусто,Что искушает мальчика искусство.А в школе – тройки с горем пополам.Уроков не готовил и не слушал.Витал, что в облаках аэроплан,Воображенью то есть продал душу.А ежели мечтания нарушу,Озлится вдруг. Не разрешалось намЗаглядывать в заветные тетради.Случалось иногда… Его же ради!Чего там только не было! СтихиБредовые. Я даже помню: „УткиОзёра гладят, словно утюги…“А под стихами странные рисунки:На переезде стрелочник у будки.Лицо – фонарь. Высокий. Без руки.Вторая полосата, как шлагбаум…Понять такое – тратить время даром». Четвёртая глава
1
С Андреем даже не поговорили.Едва вернулся – время уезжать.Он проводил нас. Вышли не спеша.Мария чуть поодаль. Закурили.Светилось небо крапинами гнили.Толкнул Андрея локтем:– Хороша? —Не посмотрел на Машу, не ответил.Был вечер тих и беспричинно светел.Молчим. Интересуюсь:– Завязал? —Григорьев улыбнулся:«Ты поверил?Хочу с землёю сжиться в полной мере.Без этого писать её нельзя.Пока нутром не чуешь суховеи,Сочувствовать пригоркам будешь зря.Чтоб чернозёма выявить фактуру,Полезно плугом обнажить натуру.Ты видел на ладони на своейСуглинка обескровленного колер?Жалеешь? – потом собственным засей;Комкуется? – в свои укутай корни;Воды не держит? – сам ложись на склоне…Тогда, тогда кричи: как больно ей!И, кисточкой зализывая раны,Не забывай проветривать карманы…Простите, верно, скучновато вам?» —К Марии повернулся на мгновенье.Подул на пальцы. Холодно рукам.И замолчал. Его обыкновенье.Григорьев презирал чужое мненьеИз ненависти к болтовне, словам;Но, ежели в беседе остановка,Смотрелся неуклюже и неловко.Схватилась грязь. Шагаем, как по льду.Чуть ветерок – Андрюха вздёрнул ворот;Уже с собой и с нами не в ладу,Махнул рукою: мол, мотайте в город,Попутку хомутайте, я – пойду…Метнулся к дому – строен, грустен, молод.В калитке у ворот стояла мать,Уставшая его удачу ждать.В дороге Маша вдумчиво молчала:Молчала до развилки – в «Москвиче»,И грузовик вихлястый, как мочало,Молчание развил в другом ключе;И в электричке, постояв сначала,Уснула тихо на моём плече…И лишь в Москве, прогулку подытожив,Сказала вдруг: «А ничего… художник!» 2
Не верю я долготерпеньюИ канцелярской скуке зим.Учусь мгновеньем жить одним.Рад солнцу. Наслаждаюсь тенью.Уставший, радуюсь безделью,Но и от дела не бежим.Кто жить мгновеньем не умеет,Монахов постных не умнее.Взирает издали на жизньИ, пребывая за чертою,Стыкует прошлое с мечтою,Сам расщеплён, как всякий «шиз».Кричит мгновенью: «Отвяжись!Что мне одно, когда со мноюДесятки, сотни тысяч лет?..»И верит сам в подобный бред.А между тем, в конечном счёте,Не бесполезен этот крик.Мечтатель! Только и живёте,Когда ругаете сей миг.А грусть в нежнейшей позолотеИ перечень заумных книг —Не больше, чем предмет престижа.Диагноз? Умственная грыжа!Эрзац для вялого ума,Элениум для нежной лени —Тома кладёте на колениИ, проникая в закрома,Где тлением пропахла тьма,А суть отвыкла от корений,Несчётным кормитесь зерном,Тучнея, как румяный гном.Но, распухая, не растёте,Хотя и узок воротник.Читатель! Только и живёте,Когда выходите из книг —В текущий час, в насущный миг,Враждебный скуке и дремоте.Для времени заминка – смерть;Оно должно скакать! Лететь!«Советует, а пишет книгу, —Резонно возмутитесь вы. —Такому верить? Накось фигу!..»Признаюсь – грешен, вы правы!Подвержен строчечному игу,И канитель из головыВытягиваю в те минуты,Когда глаза – мечтою мутны,Когда оборванная нитьОбязывает к остановкеИ сил нехватка, чтобы жить,И недостаточно сноровки,Тогда на переподготовкеУчусь дышать, учусь ходить.Гривастое ерошу темя,Пишу… И нагоняю – время! 3
Моё мученье – в прошлом, а теперьСтать энциклопедистом не мечтаю.Едва до аттестата дотерпел:Сложенье, умноженье, вычитаньеИ школьных четвертей четвертованье…Зубрёжка – как жевать зубами мел —Отбила разом к чтению охоту:Едва за книгу – и кувырк в дремоту.С чего бы я о книгах? Дело в том,Что Маша, ресторанами наскучив,Решила, что я мог бы стать получше —С пустою головой, но полным ртом.Осла тянули в грамоту за уши,Не перестал, упрямец, быть ослом;А у меня – всё Машенькина милость —От чтения лицо лишь удлинилось.Я тоньше стал, однако, не умом,Вдыхая книжный чад библиотеки;Премудрость непреложная вовеки:Родились дураками и помрём.Над буквами напрасно горбил веки,Куда приятней преуспеть в ином:Салфетка – на коленях, морда – глянцем,А Гегеля оставим гегельянцам!К чему за силлогизмами плестись?По словарю метаться бестолково?Цилиндра взмахом – иллюзионистБез часиков ручных оставит снова.Зачем, когда любая наша мысльЛегко вместилась в два российских слова?А логикою только растрясёмВетхозаветный кладезь аксиом…И чтобы смыть чахоточную пыль,Которою кишели фолианты,Я шёл в «Эльбрус» – в родимые пенаты,И там за гуманистов водку пил.Моим патроном некий Фауст был,Сочувствовал, что я подался в Канты,И приставала буйный – Дон Жуан,Как собутыльник, завсегда желан!Мария мною попросту вертела,Как скрипкой, как смычком… В её рукахСвоим своё не ощущалось тело;Не бросила бы – постоянный страх.Мария – имя светлое звенелоИ надо мной, и – на моих губах!И всё же, недоволен рабским чувством,Любовь свою перемежал распутством.Но как не появляется – скучал,Как не придёт – опять не до измены.Щемит сердечко, хоть зови врача.На зеркало наткнусь: бескровен, тени…Влюбиться угораздило хрыча?А, впрочем, так всегда бывает с теми,Кто возомнил, что превзошёл любовь;Глядишь, уже тому пускают кровь.Я начал понимать, что дело худо,Что от неё, пожалуй, не уйти…А в брак вступить, как завести верблюда —Нелепо и смешно!.. Всегда – один,И вдруг – вдвоём?.. Семья страшней, чем тундра:Равнины безысходный карантин.Однообразье. Вся-то радость – летом,Когда она цветёт медовым цветом.Упёрся и решил не уступать;Решил всерьёз препятствовать сближенью(Хомут – не галстук повязать на шею).Ослабил волю – вновь за пядью пядьСтал продвигаться прямо к пораженью…Вдруг – остановка! Маши не видать?Пришла – и обалдел, ушам не веря:Она выходит замуж… за Андрея! 4
Прости мою беспомощность, искусство,Кистей промашки, суетность пера…Отдал сполна уже, но – пусто, пусто;Закрасьте, пригласите маляра.Начав – сегодня, завершал – вчера;Как бы к истокам возвращалось устье.Хотел реальность приковать к листам? —В движении!.. Остановился – сам!И доктор Фауст сам остановился,Мгновенье не сумев остановить.Князь Мефистофель, зол и сановит,К наивному учёному явился.Ртом ухмыляясь, унижаясь лысо(Предполагалось, что уговорит!),Сменял мгновенье жалкое на Вечность(В делах торговых преуспела нечисть).Должно быть, Фауст у своих ретортВ химическом чаду ополоумел.Желал последней истины и – умер,С «открытием» – его поздравил чёрт.Так спекулянт, обосновавшись в ГУМе,Берёт провинциала в оборотИ, кукиш, запакованный в бумагу,Всучив ему, даёт привычно тягу!Да, Фауст был старик. Простой расчёт.Таких уже сдают на попеченье.А Дон Жуан, влюблённый в развлеченья,Алхимика изящный антипод?Он тоже, тоже предпочёл мгновеньеИ тоже не желал смотреть вперёд.Мохнатый чёрт за ним явился скороПод видом рогоносца-командора.Распутник! Волокита! Дуэлянт!Любимец жён, равно – мужей убийца(Разносторонний, стало быть, талант?),Отнюдь не пожелал остановиться;До прелестей охоч, но не женат,Красавиц он менял, как Райкин – лица,И помышлял об истине едва ли,Приподнимая сладкие вуали.Он познавал реальный, зримый мир,Приятно осязаемый на ощупь,Фригидных женщин знамя и кумир,Жуан в победах жил, как в небе – коршун.Заботился о теле, холил кожу,Страстями омерзителен и мил,Он выбрал жизнь в мирских грехах и славе,Небытие соперникам оставив.Два возраста – Жуан и Фауст, дваСтремления к тому, что в бездну канет.Один спешит. Другой ползёт едва.А между ними на распутье – Гамлет.Быть или нет? – курьёзные слова,Альтернатива учтена в программе,Практически – легко вопрос решить:Сначала «будем», чтоб в конце «не быть». 5
Пора и мне подумать наконецО браке, о торжественной карьереОтца семейства, подчиниться мере,Пока ещё не надломил крестец.Ну а развратник старый, как скопец,Патологичен… Жеребится мерин?Приспело отдышаться от гульбы,От выходок, что пошлы и грубы.Стать Фаустом, скептичным и суровым,Системе опыт прошлый подчинить,Никчемное, случайное забыть;Не примеряя, отвергать обновы,Как женихов – обвыкшиеся вдовы.И, медленно нащупывая нить,Как в перелёте ищет остров птица,Вдруг с бытием для вечности проститься…Любовницу не удержал, не смог —Надёжный признак, что пора жениться.Да вот ещё – покалывает бок,В деревне был – застыла поясница,Стать Фаустом пора, остановиться.Распутничать кончаю – дал зарок.Нужна жена. Хотя б для антуража.Какая и зачем? – уже не важно.Жаль, Машу проворонил… Поделом!Наверно, чересчур самоуверен?Жил без расчёта, смело, напролом.День завтрашний был у меня в доверье,А нынче, за собой захлопнув двери,Подумываю: что там за углом?Когда уже усталости вкусили,Надежда есть – да вот нехватка силы.Похоже, Муза забрела ко мне?По мастерской, босая, прогулялась,А заодно пожаловала радостьКак женщина, прекрасная вполне.Чуть погостила, всё – и не осталась,Не проявилась, нет – на полотне,Иных, горячих возжелав объятий,Того, кто верность – вечностью оплатит.И всё же больно, страшно осознать,Что молодость, как женщина, уходит;Повянет кожа и обрюзгнет стать,Элегия заступит место оды.О старость одинокой буквы «ять»,Была тверда, но вылущили годы.Как ни держался памяти скупой,Состарившись – в разлуке сам с собой.Была удача?.. И она покинет!Талант?.. Однажды не заговорит!А плоть, она, известно, – не гранит,Рассыпаться – судьба библейской глины:Рассохнемся, растрескаемся, сгинем,Закончим бытие, отставим быт,И взглянет смерть столь горько и белёсо,Что мы невзгодам прошлым улыбнёмся.И станет ревность прежняя смешна,И холод станет мил, и даже голод.Утратят смысл любые имена,Смех не взорвёт, и шутка не уколет,Спрессуются в мгновенье времена,И прорастёт зерном, что было полем;И, погружаясь в тишину дубрав,Метафору оценим – Фауст прав!