– Это моя, – тише повторил Марк Петрович.

– В смысле? – не удержалась Елена Марковна.

– Я никогда вам не рассказывал, про себя, время было другое, а теперь как бы стало можно, перестройка…– ухмыльнулся Марк Петрович и глубоко вздохнул.

– Ну как это не рассказывал? Мы прекрасно знаем, что ты вырос в детском доме и кто твои родители ты не знаешь, – начала успокаивать Надежда Марковна, взяв за руку отца.

Марк Петрович высвободил свою руку и нежно похлопал по руке дочери.

– Знаю, – многозначительно сказал Марк Петрович, осторожно развернув лист бумаги и протянул Надежде Марковне.

– Что это? – Надежда Марковна осторожно взяла пожелтевший лист бумаги, который казалось сейчас развалится на мелкие кусочки у нее в руках.

– Можно сказать мои метрики, – улыбнулся Марк Петрович.

– Я не понимаю, – Надежда Марковна и правда не понимала.

– Да ты будешь уже читать, или ждешь пока мы все здесь лопнем от любопытства? – возмутилась Елена Марковна.

– «Кулешов Марк Петрович родился пятнадцатого марта одна тысяча девятьсот восемнадцатого года в деревне «Подберезье» Самарской губернии, мама – Надежда Савельевна, десятого февраля одна тысяча девятисотого года рождения, папа – Петр Игнатьевич, родился двадцать седьмого декабря одна тысяча восемьсот девяносто пятого года. Мой дорогой сыночек Маркушечка, мне надо дождаться твоего папу с фронта поэтому ты уезжаешь сейчас один, я не знаю встретимся ли мы снова, но обещай мне стать счастливым. Мама так сильно любит тебя, помни всегда об этом. Написано двадцать четвертого сентября одна тысяча девятьсот двадцатого года», – прочла Надежда Марковна и подняла глаза на отца.

– Дайте мне тоже посмотреть, – протянул руку к записке Дмитрий.

– Осторожно, – Илья перехватил записку из рук матери и в очередной раз дал брату подзатыльник.

– Мааам, – завопил Дмитрий.

– Да вы прекратите сегодня или нет? Иди проверь на кухню может чайник вскипел, – строго сказала Надежда Марковна, посмотрев на Дмитрия: «А ты чего молчишь?» – теперь досталось и Сергею Валентиновичу.

– А что я? Я могу только обоим подзатыльники отвесить, – откинувшись на спинку стула спокойно произнес Сергей Валентинович.

– Ну прямо Макаренко, – рассмеялся Михаил Леонидович.

– Вот всегда так, – пробурчал Дмитрий и шаркая ногами пошел на кухню.

– Папа, что это? Нет. Откуда? – спросила Надежда Марковна.

– Я не мог об этом никому рассказывать, хотя очень хотелось, но время не позволяло, – тихо ответил Марк Петрович.

– А мама знала? – спросила Елена Марковна.

– Конечно, – улыбнулся Марк Петрович.

– Давно? – Елена Марковна пристально посмотрела в глаза отцу.

– С самого начала. Вы же знаете маму, Танюшка, она была такая принципиальная, честная. Как я мог скрывать от нее? – Марк Петрович провел ладонями по лицу.

– Так меня назвали в честь бабушки? – спросила Надежда Марковна.

– Да, – ответил Марк Петрович.

– Прекрасно, – сказала Надежда Марковна, разведя руками.

– Чайник закипел, – услышали все голос Дмитрия из кухни.

– А давайте будем пить чай с Илюшкиным тортом, – предложил Марк Петрович.

– И это всё? Ты ничего больше не хочешь рассказать? – удивилась Елена Марковна, передавая лист бумаги отцу.

– Этот разговор не для застолья, а вот в кресле за чашечкой чая, с удовольствием, – улыбнулся Марк Петрович.

– Илья иди чайник завари и несите торт, а мы здесь на столе немного приберем, – сказала Надежда Марковна.

– Дед, без меня ничего не рассказывай им, – крикнул скрывающийся за дверью Илья.

– Хорошо, – усмехнулся Марк Петрович.

«Заяц».

Ранним утром, двадцать пятого сентября одна тысяча девятьсот двадцатого года, товарный поезд прибыл по расписанию на станцию «Платовка», для разгрузки содержимого вагонов, в одно из самых больших, находящихся на отрезке Оренбургской железной дороги, зернохранилище.

– Савченко, идем поезд принимать, – сказал громко, молодой человек наблюдавший за станцией через окно.

Молодой человек был лет двадцать семи, не высокого роста, но довольно крепким на вид. Поставив стакан чая в железном подстаканнике на стол, и сняв кожаную кепку с гвоздя на стене, посмотрел на полуспящего на скамейке, одетого в солдатскую шинель, обеими руками прижимающего к себе винтовку, мужчину лет пятидесяти.

– Савченко, – почти крикнул молодой человек.

– А? Что? Так точно, – еще не проснувшись, соскочил со скамейки солдат.