Шрифт:
Василий К. перекрестился. «Жизнь коротка, — подумал он, — а значит, Бог посылает мне сигнал. Времени мало!» Он выбрал две самые печальные розы из своего роскошного букета и положил на холодный асфальт, прямо между двух возлюбленных. Выдержав благоговейную паузу, К. тяжело вздохнул и поспешил на работу — звать замуж Ленку из отдела маркетинга и продаж.
Март. Инфаркт
Бог знает, сколько нужно сил, чтобы весь день, с самого раннего утра, ждать поздней ночи. Ваня терпел проснувшись, терпел, читая Пастернака; в первой половине дня и во второй, осмысленно и краешком сознания. Наконец, ближе к двенадцати часам, семейные стали отходить ко сну.
Первым в его комнату постучался папа. Рассеянно глядя на сына, он очень строго произнес:
— Доброй ночи.
Но Ваня не растерялся. Он собрал всю свою натренированную волю и так уверенно, как только смог, ответил:
— Доброй!
Затем зашла Ванина мама. Она заглянула в его ноутбук (Ваня знал за ней эту привычку) и нежно улыбнулась.
— Спокойной ночи!
— Доброй, — кивнул Ваня.
На экране мерцала физиономия академика Зализняка. Берестяные грамоты много лет не отпускали Ваню полем непаханым тем для выпендрежа.
Сестренка влетела к нему, словно птеродактиль. Накануне она успела чуть не задохнуться в ванной. Кроме того, она ударилась коленкой об угол холодильника и головой об их собаку Кирие. Последнее происшествие ее серьезно напугало.
— До завтра! — попрощалась сестренка, захлопнула говорливый клювик и упорхнула в родительскую комнату.
Из прихожей донеслось настороженное «гав-гав» собаки Кирие.
— Спи, Кирие! — приказал папа.
И Кирие заснула.
Ваня остался один. Удостоверившись, что ни одна живая душа его не слышит, Ваня выключил свет, снял штаны и позвонил любимой.
— Привет, милая. Не спишь?
— Привет! — ответила она шепотом. — Я уже в кроватке. Ты чего так поздно?
— Да, знаешь, дома…
— Что, котик? Все в порядке?
— Ага, там просто… — Ваня прислонил телефон к другому уху, чтобы лучше слышать шорохи из комнаты родителей. — Ничего, свет мой. Ты легла?
— Я же сказала, милый. Почти сплю.
— А что на тебе?
— То-о-онкая ночнушка.
— Я хочу снять ее с тебя.
— Подожди! Не спеши. Нужна загадка, тайна…
Ваня лег в кровать. Ему представилась сцена любви в библиотеке. Раскинув руки, опершись одной ногой на Чехова, другой — на Льва Толстого, она звала его — но не словами, упаси боже — взглядом, только взглядом. Изумрудное платье сияло в библиотечном полумраке, а подол так высоко задувался ветром (в библиотеке был сквозняк), что открывал стремительному Ваниному взору все то, чем он мечтал бы обладать.
За стенкой кто-то кашлянул. Ваня затаил дыхание.
— …Ты здесь? — послышалось из трубки.
— Да, — ответил Ваня тихо, а оттого и сексуально.
— Я провожу по твоему колену, по брюкам. Ничего такого! Просто пальцами. Вожу. И поднимаюсь. На тебе футболка?
— Черная, плотная такая.
«Burberry», — удовлетворенно подумал Ваня. Он любил красиво одеваться.
— Ах! — томно вздохнула Беатриче. Мир высокой моды возбуждал ее до крайности. — Тогда я пробираюсь к твоей спинке и поднимаю края футболки. Но снимать не буду! Замерзнешь.
Смутное предчувствие охватило Ваню, в его голове сверкнул далекий образ: ночная улица, январь, два голых мертвых человека, — но вместо того, чтобы поддаться липкому кошмару, он решительно отогнал его и опустил ладонь на часть. Часть обрадовалась долгожданному вниманию и ткнулась в руку хозяина через белье.
Вдруг сердце Вани екнуло. На кухне зажегся свет. Милая продолжала ворковать в трубку нежности, но он ее не слышал, мысли его были далеко. В фильтре с водой, откуда папа наливал себе попить, в открытой дверце холодильника. Ваня перестал дышать. Настенные часы показывали половину первого. «Сейчас мама читает сказку, — думал поэт. — Есть от силы минут десять, пока никто меня не слышит». Но как он ни старался, маминого голоса ему разобрать не удалось, а вот тяжелые папины шаги так и гремели по кухонному полу.
— Ванечка!
— Да, милая?
— Ты спишь?
— Нет, милая.
— Все хорошо?
— Ага.
— Точно? У тебя голос странный.
— Точно.
— Милый, — Ваня цеплялся за голос Беатриче, словно штурман за далекий отсвет маяка, — а какого цвета на тебе белье?
— Синее.
— Ах, синее! Ну тогда я опускаюсь туда…
На кухне щелкнул выключатель. Свет потух. Ваня свернулся в позу эмбриона и зажмурился.
— …Стягиваю медленно и лижу животик…
Папины шаги замерли напротив Ваниной двери. «Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…» — в религиозном исступлении шептал про себя Ваня.