Шрифт:
– Ну и напрасно. Все, пора спать, иначе мы завалим утреннюю практическую работу.
Глава 16
Дейзи не спалось – возможно, из-за жары в казарме. Она рано встала. Веки слиплись и отказывались раскрываться. Продрав глаза, она решила принять душ, одеться и в ожидании завтрака пройтись.
Лагерь был суматошным местом в любое время суток. Повсюду сновали люди в форме и в штатском – кто-то едва проснувшись, как сама Дейзи, кто-то возвращаясь после ночной смены.
– Дейзи!
Она вздрогнула. Узнала этот негромкий, вежливый, но властный голос. Какая неожиданность услышать его в Халтоне! Она широко улыбнулась и на всякий случай оглянулась – нет ли вокруг кого-нибудь с ее курса. Вот бы кто-то из знакомых увидел ее запросто болтающей с подполковником авиации! Поразительно, что накануне вечером она намекала подругам именно на него. Какими он здесь судьбами?
– Томаш, как я рада вас видеть! Вы к нам по воздуху?
– Нет, Дейзи, по суше, приехал на машине. Между прочим, к вам. – Он протянул руку. – Давайте прогуляемся.
Только что она мучилась от жары, а теперь ее бил озноб. Что-то произошло, что-то ужасное, о чем мог ей сообщить только Томаш.
– В чем дело, Томаш? Что случилось?
– Я спешил приехать ко времени вашего пробуждения.
Он взял ее за руку, и ей пришлось перейти почти на бег, потому что он шагал быстро. Эдейр! Только эта мысль билась сейчас у нее в голове. Осложнения после перелома – недаром она говорила, что он не дал ноге достаточно времени на заживание. Вот вам и проблемы! Кому, как не летчикам и не авиамеханикам, знать, как трудно залезать в кабину некоторых бомбардировщиков даже с обеими здоровыми ногами! С больной ногой это настоящая мука…
Увидев впереди методистскую часовню, Дейзи затрепетала. Что затеял Томаш? Она услышала собственный смех – уж не истерика ли у нее?
– Войдем, Дейзи. Надо поговорить.
Она отпрянула.
– Нет, Томаш, я не методистка, я прихожанка англиканской церкви. – Она ничего не имела против методистов, но Томаш был из Чехословакии, наверное, он не совсем понимал эти тонкости. Он не отпускал ее руку.
– Здесь нам никто не помешает. Не упирайтесь.
Она устала упираться и без сил припала к его плечу.
Он пригласил ее в комнатушку, где не было ничего, кроме стола и двух стульев. Сначала оба молчали. Обоим не хотелось нарушать молчание, но Томаш привез известие, и обязанность все сообщить лежала на нем. Зная это, он стискивал зубы.
– Дейзи, вчера Эдейра сбили над Ла-Маншем. Неприятельские самолеты внезапно вынырнули из-за облака. Он был ведущим, Дейзи, и летел впереди. Никто ничего не смог сделать, хотя он, говорят, отправил свою машину в крутое пике. Кто еще мог так поступить, малышка Дейзи, кроме нашего друга?
– Его найдут. – Она вскочила. – Томаш, нельзя допустить, чтобы его подобрали немцы.
– Мы уже его подобрали.
Надежда вспыхнула и тут же погасла при виде горя в глазах летчика-чеха.
– Никакой надежды?
Он покачал головой.
Она встала, изо всех сил стараясь держать себя в руках.
– Он отдал мне свой шарф-талисман. Его шарф был у меня, Томаш…
– Прекратите молоть чушь! Я был о вас лучшего мнения. Эдейр тоже.
Она смотрела на него со слезами на кончиках ресниц:
– Простите. Что теперь будет?
– ВВС свяжется с его ближайшей родней.
– С Альфом?
Он усмехнулся и сам смахнул слезу.
– Я бы тоже этого хотел. Нет, у него есть двоюродный брат, юристы которого позаботятся о погребении. Мне очень жаль, Дейзи, но даже этот благородный кузен – не настолько близкий родственник, чтобы получить увольнительную. К тому же военное ведомство не очень уверено, где он сейчас: кажется, в Северной Африке. Эдейра похоронят в склепе часовни в доме двоюродного брата.
– Старое Поместье… – пробормотала она и разрыдалась.
Томаш обнимал ее за плечи, а она плакала до тех пор, пока не кончились слезы. После этого она выпрямилась, чувствуя некоторое замешательство.
– Что нам теперь делать, Томаш?
Он встал и заставил встать ее, чтобы, держа за руки, заглянуть ей в глаза.
– Нам с вами, дорогая Дейзи, остается радоваться, что он был в нашей жизни, и трудиться изо всех сил ради победы в этой войне. Я всегда твержу в воздухе: «Это за Чехословакию», но теперь, сражаясь за свою родину и за этот чудесный зеленый край, подаривший мне новую жизнь и шанс драться, я буду добавлять: «И за Эдейра, молодого англичанина, рыцаря без страха и упрека». Это ведь слова вашего Чосера?