Шестьдесят три года назад космический корабль «Одарённый» прошёл через червоточину и открыл путь к новой звёздной системе. Одна из планет, которую назвали Юлиания, подходила для колонизации. Однако на планете был обнаружен космический корабль и несколько построек. Поскольку эта звёздная система ещё не была отмечена ни в одном реестре, а космический корабль не отвечал на запросы, экипаж «Одарённого» в спешке покинул звёздную систему, оставив у выхода из червоточины маяк...
Прошли годы. На Юлиании работает команда климатологов. Корабль пришельцев загадочным образом исчез, настало время изучать оставшиеся от них артефакты. Космический корабль «Артемида» направляется к загадочной Юлиании с целью доставить на неё команду археологов. Однако полёт складывается не самым удачным образом. Единственный маяк на выходе из червоточины не работает, и «Артемида» оказывается выброшенной в неизвестном месте...
Пролог. Марк
На плацу жарко и уныло.
То есть, жарко не везде.
Да и не плац это вовсе. Этим словом, пришедшим из глубокой древности, мы называем широкую, вымощенную металлическими плитами площадку перед входом в жилой блок.
А жарко потому, что сегодня наш отряд провинился, за это и досталось самое паршивое место на плацу — прямо под выходом вентиляционного патрубка, нагнетающего в обширное помещение воздух, жаркий и сухой. Обветренные немытые лица шелушатся, и зудит кожа.
«Ничего, — мысленно успокаиваю себя, — скоро это закончится, ты попадёшь в душевой отсек, отмоешься, почистишь свою рожу и пойдёшь жрать». Как обычно: как это было вчера, как будет завтра, как это будет в ближайшие несколько лет. Сколько их там осталось? Шесть или уже меньше?
Я думаю о том, что всё на свете имеет конец. Мысль успокаивает и отвлекает от происходящего. Действительно — в мире нет ничего вечного.
Как невечным оказался человек, имя которого по ошибке выкрикнул конвоир.
— Пятьсот девятый! — не услышав ответа, повторяет он и с негодованием обводит строй взглядом.
Нет-нет, конечно, называет не имена, а инвентарные номера заключённых. Имя и фамилию должен в ответ выкрикнуть сам осуждённый, таким образом подтверждая наличие такового.
Мол — да, я тут и никуда не планировал убегать от вас, господин начальник. Дескать — вот он я, пересчитывайте меня, делайте со мной всё что хотите, весь к вашим услугам.
Ещё один анахронизм, с которым живём.
Прежде чем попасть в жилой блок, каждый из нас будет просканирован и идентифицирован по узору глазной радужки.
Но порядок есть порядок, и раз за разом, шесть раз в день нас строят и проводят дурацкую перекличку. Смысл, наверное, в том, чтобы внушить нам, подонкам и негодяям, что нет у нас больше имени, нет фамилии, нет личности как таковой, а есть только номер — унифицированный и учтённый. По большому счёту, всё в системе подстроено под эту идею.
И это работает.
К конвоиру подходит помощник. Вполголоса объясняет причину отсутствия пятьсот девятого, тот понимающе кивает, что-то себе отмечает и продолжает:
— Пятьсот десятый!
— Влад Масальский! — отзываются где-то слева.
— Пятьсот восемнадцатый!..
Да, жаль пятьсот девятого. Был лично с ним знаком, хороший дядька, добрый и отзывчивый. Эдгар — так его звали.
Хотя нет — не звали, а зовут: нельзя раньше времени хоронить товарища, может быть, ещё и выкарабкается. Правда, Хасан говорит, что схваченная Эдгаром доза с жизнью не совместима.
— Может, конечно, протянет пару недель, — говорил Хасан — высокий и худой, со смуглой кожей. — Но толку в этом никакого — лучше уж сразу сдохнуть, чем мучиться от «лучёвки».
В этом он прав. Как-то раз был в отсеке, где содержатся пациенты с лучевой болезнью — страх, да и только: жёлтые, тощие, как будто иссушенные солнцем листья. Кажется, дунь на них — рассыплются как обгоревшая бумажка.
А случилось это сегодня, после обеда. Эдгар работал в цехе готовой продукции, грузил брикеты обогащённого топлива. Не сам, конечно, как и мы не сами добываем руду в шахтах. Для этого есть машины, но даже роботам нужны надсмотрщики, чтобы следить за их работой и устранять возникающие неполадки.
Не знаю, как же так вышло, но один из брикетов при выходе из камеры упаковки оказался негерметичен и… Пятьсот девятого и ещё нескольких пятисотых номеров отправили в лазарет со страшными ожогами.
Из списка, разумеется, удалить забыли, поэтому старший конвоир и попал в нелепую ситуацию. Но ничего — младшие инспекторы помогли выпутаться.
Вот так посмотришь на них и кажется, что если кто-нибудь убежит из учреждения, они и хватятся-то не сразу: будут долго болтать и вспоминать — а не сняли ли мы его с работы?..
Болваны размалёванные.
— Сто шестьдесят третий!
— Кьюрри Маттч!
Я внутренне напрягаюсь: подходит моя очередь.
— Сто шестьдесят девятый!
— Марк Бартон! — что есть дури кричу я.
В этот момент к старшему конвоиру вновь обращается один из помощников. Что-то объясняя, косится в мою сторону, и это не может радовать.
Что за чёрт? Неужели чем-то провинился и меня ждёт «дисциплинарка»?
Старший опять согласно кивает, буравит меня взглядом и, недобро улыбаясь, говорит: