Я смотрю во все глаза и не могу даже моргнуть. Капитан уже отвернулась, подняла голову к парусам и поворачивает колесо штурвала.

– Но мой отец… – Я не знаю, как закончить фразу. Все перечисленное Ренсой не позволяет сделать это так, как хотелось.

– Твой отец поступил бы в точности, как я, – грозным тоном продолжает она и переводит взгляд на меня. – Он оставил тебя в моем подчинении, так что занимай свое место.

Я стою в оцепенении, не в силах шевельнуться. Я не могу. Впереди месяцы заточения, будто в тюрьме, в четырех стенах каюты, без понимания, куда и зачем мы идем. Я и дальше буду для всех никчемным существом, способным только лазить по мачтам и чинить паруса.

За спиной слышатся шаги. Я оборачиваюсь и вижу, что по палубе к алтарю идет тот парень из города. Подойдя, он опускается на колени рядом с Кайри и ставит свою свечу. Меня и Ренсу он будто не замечает. Рукава на этот раз высоко закатаны, что позволяет разглядеть магические знаки, самые замысловатые и сложные из всех, что мне доводилось видеть.

– Рад знакомству, – неожиданно весело произносит он и протягивает руку Кайри. Я отмечаю протяжное звучание гласных звуков. Та смотрит на него в нерешительности, потом краснеет и подает ладонь для пожатия.

– Кайри, – бормочет она.

Боль в челюсти подсказывает, что я слишком сильно сжала зубы.

– Надеюсь, ты согласишься показать мне, как ты это делаешь. – Он говорит словно между прочим, при этом ослепительно улыбается, а потом запрокидывает голову, чтобы посмотреть на успокоившиеся паруса. Огарки свечей на алтаре вспыхивают все одновременно – так духи реагируют на его появление.

– Селли, ну же. – Я слышу Ренсу, но поворачиваюсь и смотрю на причал. Получится ли у меня оттолкнуться и совершить этот опасный прыжок? Сбежать с «Лизабетт» от капитана, команды и этого неизвестно откуда появившегося парня?

Но корабль уже начинает медленное движение. Я не могу его бросить – неизвестно, что сделает Ренса. Папа простил бы мне побег на «Фрее», но никогда не простит то, что я готова была сделать – покинуть в важную минуту родной корабль. Ренсе удалось заманить меня в единственную ловушку, которую она могла расставить, чтобы помешать мне сбежать. Она была уверена, что я не оставлю «Лизабетт», учитывая, как сложен будет ее выход из порта в этих условиях.

Сжимаю зубы, чтобы не чувствовать боль, от которой глаза жжет все сильнее. Ее можно унять, только позволив пролиться слезам, но я этого не допущу. Я сдаюсь и направляюсь мимо капитанского мостика к навигационным огням. Внезапно на плечо мне ложится рука.

– Пойдем без ходовых огней, – говорит Ренса, и слова едва слышны из-за шелеста оживших парусов над нашими головами.

Холод бежит по позвоночнику, когда я поворачиваюсь и смотрю ей в лицо. Но почему? Мы же не контрабандисты.

– Тебя могут лишить за это лицензии, – шепотом произношу я. – Что это значит? Во что ты нас втягиваешь?

– Таков приказ, – смягчившись, объясняет Ренса. – Кроме того, нам хорошо заплатят. Поверь, девочка, твой отец сделал бы так же.

Парни из экипажа спускаются с мачт. Паруса еще зарифлены [8] , уменьшенной скорости нам пока достаточно, ведь надо идти медленно и максимально бесшумно, пока не окажемся в открытом море. Проблема лишь в том, что суда моего отца никогда не покидали порт, словно воры в ночи. Мы гордо выходили под флагом Алинора и штандартом Уокера – гербом нашей семьи.

– У тебя самый острый глаз из всех, – продолжает Ренса. – Ступай на нос и отправляй мне вести через Конора. Выведи нас в море, потом поговорим.

Выбора у меня нет. «Лизабетт» скользит по воде, подгоняемая легким ветром. Позади остаются все корабли принца и таверны на берегу – мы покидаем Киркпул.

Деревянные доски палубы блестят от росы и холодят босые ноги. Я разворачиваюсь и бегу вперед мимо Кайри, парня из города, трапа и мачт. Если уж надо выйти из порта, а мы уже выходим, я сделаю все, чтобы это прошло идеально.

«Лизабетт» гордо выплывает из гавани под удаляющиеся звуки граммофона, развлекающего гостей принца. Нарушая правила, мы покидаем притихший темный город.

Я иду по городу, улицы которого погружаются в вечернюю прохладу и суету; каблуки сапог ритмично цокают по булыжной мостовой. За спиной остаются кварталы, освещенные газом или электричеством. Уже меньше слышен звук автомобильных клаксонов, стук копыт лошадей и грохот колес разных транспортных средств.

Там, где я оказываюсь, значительно тише. Так было с далеких времен детства.

Впрочем, не обошлось и без перемен: в наши дни к Нью-стрит тянется очередь хорошо одетых людей, желающих попасть в клуб. Они жаждут забыть тревоги и заботы, отвлечься от разговоров на улицах Порт-Наранды и танцевать всю ночь напролет.

Вывеска «Огранщица самоцветов» освещает значительную часть пространства. На многих домах есть лампы – одна или две, – чтобы проще было разглядеть название улицы, но наш – исключение. Как всегда, Руби пытается выделиться, будто говорит: «Смотри, а я могу вот так». Россыпь огней вывески делает ее похожей на переливающееся разными гранями хрустальное панно. Все лампы электрические, их очень много, они без цвета, лишь одна кроваво-красная.