Шрифт:
Я поежилась от нехорошего холода внутри живота.
– Откуда ему известно?
– Этого мне спросить не дали. – Василий демонстративно потер затылок. Даже невооруженным взглядом было видно, какая у него там шишка. – Скажи, ты слышала когда-нибудь о Хранителях?
– Нет. Мы всего неделю назад переехали, – отрезала я. И, чтобы хоть как-то унять тревогу, сменила тему с мистической на обыденную: – А где ты работаешь?
– Тут в кафешке недалеко. А вообще – в театре.
Ух ты! С Петрушкой я, кажется, угадала.
Василий махнул рукой, указывая на двухэтажное здание с часами и башенкой. Впрочем, уже знакомое по вчерашней доставке. Я узнала в Васе нерасторопного паренька на кассе, который долго собирал заказ, еще умудряясь болтать с девушкой в рыжей форме. Она оклеивала район ориентировками с детскими фотографиями.
Знай я тогда, что через несколько часов та же беда коснется и нашей семьи…
На стеклянной двери кафе тоже висела оранжевая листовка. Василий пропустил меня вперед, произнес негромко: «Я скоро», – и скрылся в глубине зала. Я заметила, как он направляется к серьезной деловой девушке в узкой юбке и строгой блузке, стоящей у входа с надписью «Служебное помещение».
Я заказала в терминале большой стакан кофе, забрала его и села за столик недалеко от окна. Над стаканом поднимался ароматный пар. Я грела в нем ладони. Так странно и непривычно брать еду для себя. Не упаковывать торопливо в курьерскую сумку, а сесть, как все, глядя на серый город в мелкой завесе грядущего дождя.
Над низким павильоном через дорогу горела синяя «М»-ка метрополитена. Люди появлялись и исчезали в распашных дверях. Напротив замерли чугунные кони, запряженные в синий вагончик, на котором желтели крупные буквы: «Авиа и ж/д кассы». Коней вел под уздцы вышедший из кабины вагоновожатый. Он тоже был частью памятника. [14]
14
Памятник конке (конно-железной городской дороге) установлен между 6-й и 7-й линиями Васильевского острова. В 1863 году здесь был открыт первый маршрут конки. Форма кучера и вид вагона восстановлены по историческим фотографиям.
Я достала из кармана телефон. На холоде тот успел наполовину разрядиться. Набрала маме.
– Алло!
– Вы где? – спросила я.
– Возвращаемся с папой домой. Смотрели камеры на подъезде и по району. – Голос в трубке звучал устало.
– Есть новости?
Мама помешкала.
– Нет, – бесцветно сказала она. – Я уже не знаю, что делать. Приедем, поговорим.
На заднем плане у них послышалась возня и автомобильные гудки – наверное, толкались в пробке на проспекте.
– Ладно, – шепотом сказала я и сбросила вызов.
«У меня тоже сегодня ничего не вышло, мамочка…»
Я машинально взглянула в окно. Кафе стояло на возвышении, отчего улица просматривалась далеко вперед. Ветер остервенело трепал деревья. По ним пробегали волны, то клоня ветви к земле, то вновь позволяя им распрямиться. Я пила кофе, глядя в усталом исступлении – треснут ли пополам, сломаются или нет?
Краем глаза я заметила фигуру, подходящую к столу, – Василий вернулся, закончив разговор по работе.
– Здесь всегда такие ветра? – спросила я из-за плеча и обернулась. Но Васи не было.
Куча народа столпилась на небольшом пятачке между терминалами для заказа и кассами. Мимо протиснулся мужчина:
– Я врач. Что случилось?
И хлынули звуки: возгласы, громкие шепотки, хлопки двери. Кто-то попросил у кассира воды. Другой уже звонил в скорую. Я заметила Василия и девушку, с которой он общался, поспешивших из глубины зала навстречу столпотворению.
За чужими спинами не получалось различить происходящего.
– Что такое? – воскликнула я.
– Человеку стало плохо, – добросердечно объяснили рядом. – Лицо перекосило. Как будто инсульт.
– Да не инсульт это! – встряла пожилая женщина по правую руку. – У него вся щека в какой-то темной треснувшей корке. Кожная болезнь. Не трогайте руками! – вскинулась она на кого-то в ближнем ряду. Толпа всколыхнулась, попятилась.
Снова оглушительно хлопнула дверь, отлетела наотмашь и, описав дугу, врезалась в стену. Стекло треснуло, покрылось мелким витиеватым узором, но удержалось в раме. Все вздрогнули. Я оглянулась. Холодный ветер полоснул по лицу, будто порывы его, не наигравшись с ветками на улице, пролезли сюда – качать и ломать людей, биться в тесном зале.
– Вызовите скорую! Кто-то звонил уже?
Я пощупала карман. Кофейный стакан остался забытым на столе. А вместе с ним и… телефон! Я попыталась протиснуться сквозь набежавший народ к своему месту, надеясь, что в суматохе старенький мобильник не привлек ненужного внимания.
– Пропустите, пожалуйста!
– Куда-то торопишься, девочка? – спросили сверху. На плечо опустилась рука. Я вскинула голову.
Передо мной стояли трое в одинаковых плащах – центральная фигура ниже своих товарищей, более тонкая, субтильная. Девушка. На глянцевой черной ткани сверкали крупные капли дождя.