Мемуар. Стихи и переводы. 1965–2023
вернуться

Юзефович Леонид Абрамович
Шрифт:

1980-е

Ветеран

Военный городок на берегу.Железные ворота. Проходная.Горячий ветер лижет Селенгу.Жара – дневная, музыка – ночная.Песок и ветер хлещут по глазам,Но со слезой яснее вспомнишь – узкийНебесный серп над крышами казармПод утро, в ожидании погрузки.В посёлке с ночи сняты патрули.Комэски в штабе склеивают карты.Над полосой светлеющей землиРазвёрнуты песчаные штандарты.Они летят над самой Селенгой,Воды касаясь пыльными кистями,Где узкий берег выгнулся дугой,Как верховой со срочными вестями.В тугих чехлах укрыт знаменный шёлк.Молчит труба. Под утро, к эшелону,На станцию кавалерийский полкВытягивает тёмную колонну,Чтобы теперь в столовке полковойС плакатом про героев Халхин-ГолаПлеснуть в стаканы водки даровойПод лязганье казённого глагола.Есть винегрет и верить, что твояЖизнь удалась, на полку встанет книга,И выползет из черепа змея,Чтобы ужалить старого комбрига.

1980-е

«Четыре дня на юг, на юг…»

Четыре дня на юг, на юг,Четыре долгих дняОн торопил коня на югИ не щадил коня.В кровавой пене конский бок,Глаза – красней вина,Но мчится бешеный седокИ шпорит скакуна.И тот, кто сорок лет назадВознёс его в седло,Кто гнал его сквозь дождь и град,Промолвил, опуская взгляд,Вздыхая тяжело:«Довольно, дам покой ему.На этом берегуОн – лист дубовый, к моемуПрилипший сапогу.И я стряхну его с ноги,Пускай летит в огонь,Туда, где сняты сапогиИ отдыхает конь».

1990-е

Манёвры

Снег отражает, как слюда,Небес туманное свеченье.В урочище Эрген-ЦадаНас выводили на ученья.Урочище Эрген-ЦадаОмыто ветром небывалым.Трепещет поздняя звезда,Как стоп-сигнал над перевалом.Воздевши крылья на весу,Садятся медленные птицыВ распаханную полосуВдоль государственной границы.Мне этот мир давно знаком —Древка антенны тяжкий трепетИ топовышка с бунчуком,И рации немолчный лепет.Там полковая частотаЕщё набита позывными,Но вдруг вся эта голотаС их голосами номернымиКуда-то сдуется, и вотСквозь треск армейского эфираНездешний голос пропоётО красоте иного мира.На первозданном языкеС гортанными и носовымиОн возвестит о той рекеЗа башнями сторожевыми,Куда, покинув свой капкан,Мы все придём в блаженной неге,Когда сарматский истуканПриедет на хромой телеге.

1990-е

Унгерн

Там, где жёлтые облакаГонит ночь на погибель птахам,Всадник выткался из песка,Вздыбил прах – и распался прахом.Даже ворону на обедНе подаришь жёлтую вьюгу.Здравствуй, время утрат и бед!Око – северу, око – югу.Эту степь не совьёшь узлом,Не возьмёшь её на излом,Не удержишь бунчук Чингиза —Не по кисти. Не повезло.Что ж, скачи, воплощая зло,По изданиям Учпедгиза.Чтобы мне не сойти с ума,Я простился с тобой. Зима.Матереют новые волки —Не щенята, как были мы.А на крышу твоей тюрьмыОпадают сосен иголки.

1990-е

«Я помню, что проснулся рано…»

Я помню, что проснулся рано,Что тихо было и тепло,Едва-едва темнели рамыСквозь посветлевшее стекло.Не знал я, что запомню это,Как помнят то, пред чем в долгу, —В начале дня, в исходе летаЯ выхожу на Селенгу.Минуя бесконечный берег,На запад тянется река,Кулик бревно шагами меритПо кромке влажного песка.В начале дня, в исходе летаНа том далёком берегуЛисток багульника, что где-тоУспел прилипнуть к сапогу,Снимаю, на воду бросаю.Кружась, он падает у ног.Он узок, он похож на саблю,Мазутом мечен черенок.О, эта точка, эта мета,Пар над водой и шум в крови!В начале дня, в исходе лета —Лети, кружись, тони, плыви.

2000-е

«Чернеет ночь, белеет снег…»

Чернеет ночь, белеет снег,Луна над крышами желтеет.Домой приходит человек,Включает свет и ужин греет.Покуда чайник засвистит,И пар из носика ударит,Газетой он пошелестит —Какой погодой ночь одарит?Он стал внимателен теперьК набегам туч, снегов круженьям,Как женщина в поре потерьК своим вечерним отраженьям.Он знает: хрупок этот мир,И камень этих стен непрочен,И снег под сводами квартирВ каких-то книгах напророчен.Ну а пока идут часыЕго вечернего уюта,И свеж батон, и мягок сыр,И чай заварен в меру круто.

2010-е

Зимняя дорога

Годик пожил – и всё, прощай,И ушёл, опираясь на меч.А у ней – ни ключа, ни плаща,Леденеет она до плеч.Перед ним – ни зги, ни пути,Ни огня, ни звезды, ни встреч,По следам его не найти,Не утешить, не уберечь.А ведь, было, совсем привык,Понимал человечью речь,Забывал кащеев язык…И ушёл, опираясь на меч.Что же делать, куда брести?Чем согреться и как забыть?Разве сердце зажать в горстиИ на счастье его разбить.

2015

Гадание по Лукрецию

Начало 1990-х, Москва, лето.«Независимая газета»проводит букинистический аукцион.Один из лотов – Тит Лукреций Кар,«О природе вещей»,с экслибрисом Колчака.Начальная цена – 50 долларов,Огромные деньги.Кто купил – не знаю.Через двадцать лет напишу в сценарии:1919 год, Омск, зима.Бессильный диктатор, не устающий напоминать,что диктатура — учреждение республиканское,бессонной ночью решил погадать о будущем,но Горация нет под рукой.Раскрыл наугад Лукреция,закрыл глаза,ткнул пальцем в страницу, читает:«Когда солнечный свет, проникая в жилище,мрак прорезает лучами,в этих лучах множество крошечных тел ты увидишь —мечутся взад и вперёд в пустоте неустанно,бесцельно,в вечном движеньеи в вечной борьбе пребывая».