Способы заполнения пустого и выхода из тесного

"Воля - это отсутствие забот о завтрашнем дне, это беспечность, блаженная погруженность в настоящее. Широкое пространство всегда владело сердцем русских. А понятие тоски, напротив, соединено с понятием тесноты, лишением человека пространства. Воля - это бесконечные пространства, по которым можно идти, брести, плыть по течению больших рек и на большие расстояния, дышать вольным воздухом открытых мест, широко вдыхать грудью ветер, чувствовать над головою небо, иметь возможность двигаться в разные стороны - как вздумается"

Д.С.Лихачев "Заметки о русском"

Итак, герои Платонова болезненно ощущают попеременно (но, надо сказать, что и болезненно склонны, постоянно стремятся к воспроизведению, переживая и мучаясь от этого,) - то тесноту и узость, сокращение и вытеснение их из личного пространства (задавленность, скученность, давку, жару, угар и т.п.), то, наоборот, - бесформенность, неизмеримость, бесконечность окружающего и вмещаемого ими в себя (в воображении) пространства, собственную растворенность и потерянность в этих пространствах. (Может быть, это просто некий инвариант преобладающих у Платонова эмоций в человеке?) Иначе говоря, они одновременно демонстрируют на себе и исключительную "русскость" своего характера, и, как будто, отталкиваются, отторгают ее же.

С одной стороны, для платоновских сюжетов характерен мотив вечного замыкания на одном и том же, болезненная повторяемость одних и тех же действий и мыслей, какой-то просто порочный круг, из которого, кажется, никак невозможно выбраться, и в который засасывает, как в воронку. (Это проницательно отмечали еще и такие "корифеи" соцреалистической критики, публично громившие в свое время Платонова, как Гурвич и Ермилов.) В этом можно видеть, если угодно, воспроизведение сознания как "подпольного человека" Достоевского, так и измученных жизнью "упаднических, буржуазных" героев Гамсуна, Кафки и т.д.

Но с другой стороны, так же, как этот мотив сворачивания психики человека в куколку, полного замыкания в себе, - характерен для Платонова и, как мы выяснили, противоположный мотив - выход через все границы, прорывание всевозможных установленных для сознания преград, нарушение всех правил и законов. Эта ставшая традиционным общим местом в русской культуре стихия (игроков Гоголя или Достоевского, героев Лескова, объект проницательного анализа Розанова и многих других), конечно, столь же глубоко сидит и в героях Платонова.

Оба означенных способа "душевного ощущения" (или, в целом, оба способа жизни) оказываются в чем-то тождественны: ведь в любом случае оба они приносят душе мучения и заставляют ее страдать (терзают, будоражат, растравляют ее). И, может быть, прав Игорь Смирнов, обнаруживая в самом устройстве русской душе повышенную "мазохистичность" (Смирнов 1987) ? Но ведь и противоположный для нее мотив - с вектором целеустремленности, именно упорное, захватывающее и увлекающее душу продвижение человека в нужном направлении, т.е. некая стрела действия (так это названо в платоновском романе "Счастливая Москва") - тоже необходимо присутствует в сознании героев, пусть хоть как недостижимый идеал.[82] Как же во всем этом разобраться?

Находясь в первом из излюбленных для себя, затрудненных состояний (в состоянии тесноты), герой ощущает себя скованным (зажатым) со всех сторон (иначе говоря: узником), а все свои действия - строго детерминированными, совершенно предсказуемыми извне, никак не зависящими от него самого. Он постоянно старается преодолеть это мучительное для себя положение, но, как правило, не находя выхода, стремится - либо уж полностью изолировать себя в пространстве, порвать все связи с окружающим, или так сказать, лечь на дно (можно вспомнить желание матери Насти в "Котловане" - заживо быть погребенной, остаться забытой, ненайденной, ее переживания по поводу того, что она - буржуйка, т.е. дочь бывшего владельца завода, а также и желание множества героев Платонова куда-то непременно ускользнуть, "пройти по жизни незамеченными"), либо же, с другой стороны, напротив, - растратить себя до самого конца, расхитить, использовав свое тело и свой ум ("пресуществив" их) - на какое-то общеполезное дело, в реальности часто просто хоть на что-нибудь, чтобы только выкинуть из памяти или развеять память (о себе самих) или хотя бы - забыться, т.е. забыть - свой ум.

Конечно, уход в себя и замыкание бесконечных пространств мира в одной единственной точке можно понимать и как своего рода сбережение, консервацию (до "лучших времен") своего тела, способностей, своей души) - из-за отчаяния перед их невостребованностью (или возможной "порчей") в этом излишне материальном, пропитанном духом ложных ценностей мире: можно извинять это, как мне кажется, глубоко сидящим в русской культуре манихейством (в варианте нестяжательства). Но одновременно, как настаивает Платонов, в этом следует видеть - бесполезную растрату сил, бессмысленное, да и просто преступное русское недействие, необязательность, "расхлябанность" и расслабленность, уход от ответственности, "закапывание таланта" или просто лень.

Находясь в другом состоянии, так сказать, уже раскрепощенном ( т.е. вольном, шальном, чудн(м, удалом - проявляющем себя в озорстве, увлеченности, восторге, но и в разгуле), герои Платонова теряют способность рассчитывать свои силы и вообще теряют контроль над собой, а также способность трезво оценивать что бы то ни было, но при этом они по-настоящему живут, т.е. живут горячими чувствами, а не одним холодным сознанием! (Сознание, по-платоновски, только пере-жевывает то, что может быть пере-жито по настоящему только в чувствах.)