А сам в этот момент пытался очень-очень быстро думать. Раз ратники тоже удивляются многочисленным проверкам, значит, мой кризис проходил как-то нетипично. Не знаю уж, что там невидимые наблюдатели увидели на своей аппаратуре, но явно что-то странное.

А значит, вопросов ко мне будет много. И на эти вопросы придётся отвечать, причём честно. Я был почти уверен, что на допрос пришлют менталиста, который обязательно почувствует ложь. Мне нужна была легенда, которая бы не раскрывала всех тонкостей моей душевной организации, но выглядела бы очень правдоподобно.

В итоге, я пришёл к выводу, что самым правильным будет скормить всё то, что я видел от лица Феди, но так, будто это я сам творил всю ту дичь, которую творил этот озабоченный. Особенно популярным, думаю, будет рассказ о том, как Тьма себя за титьки жамкала в образе статуи. Интересно, мне поверят? Или сразу отправят к лекарям душ за целебными уколами и ректальным промыванием мозгов?

В какой-то момент в коридоре, за дверью моей темницы, разгорелся жаркий спор на повышенных тонах. К сожалению, слух мой в этот раз был не настолько острым, чтобы услышать, о чём спорят, но, кажется, голос Марии Михайловны я различил. Но даже если там была она, то её веса на моё освобождение не хватило.

В камеру зашли три двусердых в тёмных мундирах с одноглазыми кошками на плечах и бейджиками на груди. Ратники посторонились, давая им проход. Сотрудники Тёмного Приказа опустили решётку, нежно – чуть руку не вывихнули, засранцы! – подняли меня с кровати, нацепили рунный ошейник и кандалы на руки-ноги, накинули мешок на голову и куда-то повели.

Само собой, я даже и не подумал вырываться и чего-то спрашивать. Зачем? Чтобы получить ласковое: «Заткнись!» – или чуть менее ласковый, но более доходчивый тычок под рёбра? Надо было ждать развития ситуации и уже там выруливать, ежели что, строя из себя дурачка. В моём личном деле точно есть отметка о том, что я это дело люблю и практикую.

Минут через десять блужданий по казематам под Тёмным Приказом, меня поместили в какую-то комнату. И, усадив на стул, приковали к нему так крепко, что я только чудом не стал с ним одним целым. Оставив меня мариноваться, конвоиры отправились на выход. И вот – настал тот момент, когда я мог сказать им на прощание что-то важное.

И я сказал.

Прямо в спины своим конвоирам:

– Эй! А интересную звуковую книжку включить?!

Кто-то из троих оценил и фыркнул. Остальные вышли молча. Зато и я не получил по зубам, возвысив свой гордый и свободный голос. Оставалось только ждать…

– Итак, давайте с самого начала, Фёдор! – предложил мне «добрый» следователь.

Злой был до него: орал на меня, пару раз отвесил леща, но так, слабенько – больше для устрашения. Теперь пришла очередь доброго. Что ни разу не делало проблему меньше, чем она есть. Дело в том, что всё это действо продолжалось уже часов сорок! А спал я за прошедшее время часов семь. И то урывками, пока ждал, что следователи сменятся.

– Не могу! – хрипло ответил я.

– Хотите, чтобы я позвал Александра Александровича? – добрым голосом уточнил Иван Иванович.

– Воды хочу… И физраствор в вену, раз кормить отказываетесь! – гордо прохрипел я пересохшим ртом, а затем покосился на менталиста и добавил: – И чая вот этому несчастному… Он тут сидит уже Бог знает сколько…

– Да? – мои страдания Ивана Ивановича не тронули, а вот то, что у него менталист вот-вот тихонько взвоет от усталости, следователя заволновало. – Петь, ты сколько тут сидишь?

– Да уж десятый час пошёл… – мрачно ответил тот.

– Давай я и в самом деле тебе чаю попрошу… И смену вызову, – кивнул Иван Иванович, вставая со стула и направляясь к выходу.

– И физраствор! – прохрипел я, однако заслужил только добрый, но абсолютно равнодушный взгляд.

Естественно, чай принесли только менталисту. А мне предстояла ещё одна долгая беседа о том, что я видел и слышал во время кризиса.

– Ну давай, Федь! Рассказывай!

– Ну, значит, дело такое… – начал я, прокашлявшись. – В общем, пошёл я утром перед завтраком к нашей госпоже проректору Марии Михайловне…

Брови следователя медленно поползли вверх.

– А она мне такая и говорит: сегодня, Федя, занятий, значит, не будет! У меня дела, мол. Так что делай всё, что захочешь. В библиотеке, само собой. А там, значит, надо не всё, что захочешь делать, а учебную литературу читать… Вот такая вот подстава, братцы!..

Нет, я не стал идиотом после кризиса. Вернее, я обнаружил, что часть меня – тот ещё идиот, но это, наверно, многим пацанам в их шестнадцать лет свойственно.

В общем, идиотом я не стал, отнюдь. А что касается той лютой чуши, которую я нёс…

Да просто я решил разнообразить концерт! Ведь господа следователи ещё не слышали предыстории моего попадания в кризис! И, судя по тому, что Петя, прихлёбывая чай, не переставал кивать – как он думал, незаметно для меня – полуправда пока успешно не скатывалась в ложь.