— Но если ты считаешь, что моя тревога исчезла, то сильно ошибаешься. Ведь ещё ничего не кончено.

Врать смысла никакого. Её в три года нельзя было обмануть и подсунуть сказку о воронах, приносящих подарки хорошим девочкам, чего уж говорить о её нынешнем возрасте?

— Как ты помнишь, мы с Плаксой сбросили негодяев в канал. Надеюсь, они отправятся в путь до Эрвенорд, а после посмотрят море и накормят крабов и придонных рыб. Так что есть некоторое время.

— А что потом?

— Ну… у меня имеются зацепки. — Я не забывал о Никифорове.

— Они могут прийти сюда?

Я понимал её обеспокоенность.

— Нет. В квартале отсюда участок грачей, район уважаемый, бойкий. Если здесь начнётся… выяснение отношений, скажем так, всё встанет на уши. А Племя Гнезда не любит шума. У них крысиные повадки. Они не станут бегать по улицам и дудеть в рожки, привлекая внимание. Только не тут.

— Ты понял, что вызвало их интерес к тебе?

— Нет, — с сожалением ответил я. — Что угодно. Голова, который пришёл сюда и отвёл меня на поля солнцесветов. Обнаружение и возвращение Оделии. Моё настойчивое желание с ней встретиться. Убийство мозготряса. Пока не хочу гадать. У меня дела. Обещай быть умницей и не выходить из дома, пока я не вернусь.

— Сегодня поздняя лекция в Павильоне плюща. Биология существ первой трети Ила.

— Я вернусь и отвезу тебя.

— Буду ждать, риттер. А вы обещайте не ходить по пустым улицам и не заглядывать в районы, где к вам недружелюбны.

— Клянусь!

Она улыбнулась. Счастливая улыбка девчонки — лучшая награда для меня.

Я ушёл, оставив её в куда более хорошем расположении духа, чем прежде, очень радуясь, что Элфи не спросила, куда я направляюсь.

Говорить, что прямо сейчас собираюсь повидаться с Оделией, я не желал.

Я вновь был во Вранополье, наслаждаясь свежим морским ветром, бьющим в лицо. Сидел на лавочке парка Трёх Королей, в десяти минутах ходьбы от собора, у самого обрыва, любуясь на синеющее далеко внизу Домашнее море, блики на воде и парусники, снующие в заливе.

Идиллическую картину портили лишь носящиеся ниже обрыва чайки. От их пронзительных, скандальных криков звенело в ушах. Это, если кто не знал, наши городские людоеды.

Узаконенные Судебным правом лордов-командующих. До острова Покорми Чайку отсюда десять минут полёта, и если Сытый Птах в этот день оказывается на стороне горластых склочниц, то в клетках, висящих над каменистыми стенами, можно найти завтрак или ужин.

Я был там.

В первый свой визит проплывал с братом на арендованной лодке по Дальней дуге дельты Эрвенорд.

У нас у всех есть свои страхи. Рейн боялся отправиться на корм чайкам. Совершить нечто такое, что карается смертной казнью. Поэтому он и привёз меня. Чтобы я проникся увиденным, никогда не нарушал основополагающие законы и не замышлял против Айурэ.

Это место он считал весомым аргументом, чтобы так не делать. Или… не попадаться.

Покачивающиеся на цепях вытянутые клетки с плоскими, сильно порыжевшими прутьями, изгаженными птичьим помётом, оставили в моей душе неизгладимый след. Промежутки между ними были слишком узкими, чтобы протиснулся человек, но достаточно широкими, чтобы чайки могли обедать и ощущать такой же комфорт, как и гости, приглашённые на ужин во дворец Первых слёз.

Помню свои впечатления.

Мелодичный и вместе с тем какой-то очень слабый звон крепких цепей. Точно кладбищенский шёпот призраков. Неспешное покачивание десятков маятников-клеток из стороны в сторону из-за утреннего ветра казалось одновременно и зловещим, и умиротворяющим. Они висели на разном уровне, чем-то напоминая железные побеги, заканчивающиеся плодами, в сердцевине которых хранилось то, что некогда было людьми.

С лодки я увидел лишь фрагменты костей в самой нижней клетке, да позже, когда мы уплывали, откуда-то сверху долетел отчаянный крик. Но я не поручусь, что это был приговорённый к смерти, а не чайка.

Порой эти пернатые создания исторгают точно такие же крики, как и люди.

Недалеко от того места, где я сидел на скамейке, торговал старик. Он всё ещё был жив, хотя прошло много лет с тех пор, как я его видел в последний раз. Седовласый, с пушистыми баками, тусклым взглядом под густыми бровями. Он почти не изменился. Разве что кожа на лице огрубела ещё сильнее, да сгорбился пуще прежнего — земля с каждым годом настойчиво тянула его к себе.

Его было видно издалека, и дело не в большом квадратном ящике, оклеенном светло-розовой бумагой, где хранилось мороженое, а в серой высокой двуугольной шляпе военного моряка, которую дед носил с гордостью, как память о славной молодости.

Мороженое старик продавал одно-единственное, но знаменитое в парке — ваниль, ром, изюм. Мне показала его Оделия, когда мы пришли сюда за неделю до их с братом свадьбы.

Прежде, чем случилось первое мороженое здесь, мы плохо начали. Пускай её внешность очаровала меня, тогда ещё подростка, я считал, что она отбирает у меня последнего родственника. И ей, как старшей и более умной, пришлось преодолеть мою глупость, упрямство и злой яд, мягко подведя меня к мысли, что я ничего не теряю, лишь приобретаю нового друга.