Я покорно слезла, вернула шлем, достала из кармана куртки платок. Неромантично прочистила нос.

– Ну вот, – усмехнулся прекрасный рыцарь, – а я хотел попросить на память. Принцессы обычно дарят платки, но с соплями уже перебор. Хоть туфельку подари на прощанье, прибью к стене, как военный трофей.

– Мы еще встретимся? – спросила я, сунув руку в объемный шоппер.

– Как ноты лягут, – ответил он. – Есть мелодии, которым сложно противиться. Но лучше бы нам не играть дуэтом.

Григ сказал так серьезно, что слезы высохли. Он имел в виду отношения, но во мне вдруг не к месту проснулась скрипачка. Не просто проснулась, а взбеленилась. Я бы даже сказала, полезла на стенку. Понятно, Григорий – непризнанный гений, виртуоз гитарной струны, а я мелкая неудачница, что работу не может найти! Но зачем же так опускать?

В кулаке оказалась зажата туфля, как раз достала из шоппера. Ей и ударила, целя в сердце, стремясь причинить ему боль. Острым опостылевшим каблуком. Сердце Грига отозвалось стеклянным треском. Так и знала, что оно изо льда!

– Очки, твою мать! – рявкнул Григ. – Ополоумела с перепугу?

Я снова прицелилась шпилькой, но он перехватил мои кисти, заломил руки назад, до боли свел за спиной, приблизился вплотную, впритык, шепнул в самое ухо:

– Не умею гасить истерики, за столько лет не довелось…

– Учись, – жалко всхлипнула я, растекаясь лужицей в его объятьях. – Новый опыт – хорошая штука.

И ткнулась губами в шею, лизнула ее языком, теряя остатки воли.

– Не уверен, что так уж хочу, – Григ снова выдохнул в ухо, и от этого стало горячо внутри, куснул зубами за мочку, но не успел уточнить, что он хочет или не хочет.

В нас ударило потоком света. И оглушило приказом:

– Господин Воронцов, отпустите девушку. Отойдите на десять шагов и положите руки за голову!

В дивную мелодию вечера вплелись неприятные шорохи и щелчки, от которых вспоминались фразы, подслушанные в кино: «снять с предохранителя», «живыми не брать», «стрелять на поражение»! Я почувствовала, что ноги слабеют, но уже не от близости поцелуя, от прорвавшего все заслоны ужаса.

Эмоциональные качели, полет нормальный!

– Вашу ж мать, – вздохнул Воронцов, нехотя разжимая объятья. – Я же говорил: дуэт обречен. Не стоило даже пытаться.

– Что им нужно? – я снова вцепилась в Грига, выполнявшего грозный приказ и поднимавшего руки. Обхватила его за талию, прижалась, ища защиты.

– Тебя спасают, – рассмеялся парень. – Решили, я тебя ем в подворотне. Аля, отпусти, хуже будет. Не время говорить с позиции силы…

– А ты можешь съесть? – удивилась я. Вскользь, мимоходом, лишь бы что-то сказать. Мне, в общем, уже было по фигу. Качели понеслись в обратную сторону. Истерика вышла на новый виток. Меня так достали за сегодняшний вечер, что хотелось рвать и метать. И агрессия, зацепившая Грига, нашла себе новую цель.

– Эй, кто вы такие? – заорала я, гневно размахивая лаковой шпилькой. – С какого Шопена к нам привязались? Мы вас трогали? Нарушили какой-то закон? Я что, не могу возле дома поцеловаться с красивым парнем? Который, на секундочку, спас мне жизнь?

– Эм, – очень емко ответил кто-то, прикрываясь светом прожектора.

Бесит! До чего бесит, то свечи убогие, то софиты в лицо! Никаких условий для творчества!

Я прислушалась и уловила звук, легкий треск мотора, электрический гул. У скрипачей сильные кисти, и моя туфелька устремилась в атаку, как ракета класса «земля-земля», со всей дури запущенная в полет.

Снова раздался звон. И освещение убавилось вдвое. Стали видны силуэты людей и машина, за которой спрятались гады.

– Фара, – прокомментировал Григ. И от души расхохотался. – Аля, ты бесподобна! Успокойся, девочка из метро, не воюй с Бюро, не теперь. Я постараюсь уладить дело, только больше ничего не ломай.

Я не успела задать вопрос. Или ответить на глупую шутку. Откуда-то из темноты двора в нас полетели карты. Обычные игральные карты, дамы, десятки, тузы. Семерке удалось зацепить щеку Грига, оставив кровавый след, и я осознала, что они острые, целая колода белых ножей в отместку за мою несчастную туфельку. Карты светились во мраке, вспыхивая красным и синим.

Григ рыкнул и дернул меня за плечо, прикрывая собой, как щитом. Он круто умел рычать, каждый раз меняя эмоцию. Сейчас почудился холодный гнев, усилился гул рассерженных ос, что был его личной мелодией. Порывом налетевшего ветра выбило вторую фару. Ударом шаровой молнии вырубило все фонари, и в окутавшей улицу мгле нас двоих окружило защитным кольцом. Пять тонких огненных линий, напоминающих нотный стан, проявились в темноте, подчиняясь Григу. И летящие смертоносные карты осыпались пеплом, коснувшись их. На нотоносцах проявились знаки – альтерации, скрипичный ключ, акколада. Проступили ноты, тяжелые, мрачные: Григ творил песню ответной атаки…