– Что, признал наконец-то? – дребезжаще смеялась старуха. – Вижу: признал!

А девушка без смущения разглядывала молодого чужака, красного, как узоры на ее юбке, упорно высматривающего что-то у себя под ногами.

Расставались поздней весной. Люди Ворона вставали на обычную бизонью тропу, Вестника ожидал его последний путь, а Великий Ворон… его тропы от людей скрыты.

Провожали двое: Тейк, один из тех, кто водит людей Ворона по бизоньим тропам (Кайта уже давно нет в этом Мире. Старик ушел еще раньше), и Дард, молодой сын Ворона. Перерожденный. Бывший когда-то в прежней жизни безродным Дангором.

Женщин здесь нет; это мужское дело. Даже Элга, невеста Дарда, осталась в стойбище. Их свадьба будет только осенью; у степняков с этим строго. Но… она уже разделила постель с перерожденным, и по всему видно: очень этому рада. Что ж, ее право… Жаль, прабабушка уже не побывает на их свадьбе; зимой ушла по Тропе Мертвых…

Ноги еще мокры от росы, но скоро Небесный Олень выпьет ее всю и побежит дальше, к вершине Лазурных полей.

Сказаны слова благодарения, сказаны слова прощания – пора расходиться. Но Великий Ворон поднял правую руку:

– Дард! Меня теперь долго не будет с вами. Выслушай и запомни.

Сделав робкие полшага вперед, Дард весь словно подался навстречу черным глазам, сделавшимся вдруг огромными, затмившими весь остальной мир… Откуда-то налетевший ветер холодил его голое лицо, приподнимал длинные, распущенные по плечам волосы, загибал назад перья на родовой шапочке сыновей Ворона.

– Ты теперь не безродный; у тебя есть братья и сестры. И жена будет, и дети. Помни же…

(Небо набухло грозной синевой; казалось, голос Великого Ворона гремел прямо оттуда.)

– …Враг не оставит тебя в покое. Он злобен, коварен и могуч. И лжив. Тебя же, ускользнувшего от изначального Посвящения Тьме, Враг ненавидит особенно люто. И будет стремиться отомстить. Не только одному тебе, но и тем, кто принял тебя в свой Род. (Где они? В этом ли Мире?)

– …Но теперь ты можешь одолеть Врага. Ты сам. Только ты сам. Не забывай же никогда: ВРАГЛЖИВ! Особенно тогда, когда то, что он нашептывает, похоже на правду…

(Небо стало прежним – мирным утренним небом хорошего дня на переломе весны к лету. Они вновь были в знакомом Мире, и последние слова Великого Ворона звучали как обычная человеческая речь.)

– Дард, сын Ворона! Жизнь твоя будет долгой и счастливой… Если ты выстоишь! А чтобы не забывал, прими от Вестника, чья кровь течет и в твоих жилах, памятный дар.

Отец… (Нет! Вестник.)

…протянул обеими руками что-то длинное и тонкое, завернутое в кусок кроваво окрашенной кожи.

Дард осторожно развернул сверток. В его ладонях лежала сломанная стрела…

(Та самая, сразившая Дада. И спасшая его самого.) …и материнское костяное лощило. Любимое. («Его мне отец сделал в подарок, на свадьбу. Видишь, какая резьба на рукояти! Красиво?» «Да-а. А это что такое?» «Это я».)

Дард припал лицом к отцовской груди:

– Я не забуду… Ни за что не забуду!

Великий Ворон и Вестник прощались на склоне холма.

– Прощай. Мне туда. – Великий Ворон махнул рукой… (Крылом?)

…указывая на блещущую в солнечных лучах вершину. – А тебе туда. Вниз и дальше на север. Навести детей Сизой Горлицы.

«И о них ведь знает! — думал Аймик, провожая взглядом высокую фигуру, уже скрывающуюся за гребнем холма. – Откуда?»

Перед тем как скрыться по другую сторону холма, Великий Ворон обернулся и сказал:

– И не грусти о том, что твой сын теперь – только охотник. Память о нем останется надолго. Но какой будет эта память, я не знаю. И скрылся за холмом.

Аймик остолбенел. Даже самому себе не признавался он, что порой невольно сожалеет о том, что лишил своего сына великой судьбы.

Сорвавшись с места, задыхаясь, бегом бросился вдогонку за своим спутником. – Великий Ворон! Погоди…

Вбежав на вершину, он увидел то, что ожидал. То, что уже видел однажды.

Никого. Только какая-то большая птица, распластав крылья, тает в солнечном свете…