Из тьмы за винтовкой голос Джока спросил:

– И куда же он направлялся?

В голове Джона закружились отчаянные мысли. Ствол больно упирался в его шею. Его левая щека лежала на острых колючках.

– Этот сумасшедший Маккрей пустит сюда ракету и убьет всех нас, – прохрипел Джон. – Можете оставаться здесь и ждать, но я…

– Маккрей всегда говорит это, – сказал Джок, – но он не сделает этого, если не пытаться подойти к нему. – Давление мушки ослабло.

Херити вполголоса выругался.

В хижине слышался голос Лиама:

– Вечеринка закончена, святой отец. Вы не убедили этого человека.

Отец Майкл вынырнул из хижины в сопровождении Лиама.

– Сохрани его Господь, – молился отец Майкл, – и этих бедных детей вместе с ним.

– А он говорил о рождении и перерождении, – дразнил его Лиам. – В этой его рябине есть какая-то правда. – Он вытолкнул отца Майкла из хижины и позвал Джока. – Закрой здесь, Джок. Я потушу свечи.

Их охватила темнота.

Чья-то рука подняла Джона на ноги. Он почувствовал, что его руку отпустили, но все равно остальные окружали его.

– А теперь тихо! – Это сказал Херити где-то рядом с Джоном. – Нас ткнули носом в действительность, да?

– То, что ты сказал, это ужасная истина. – Это был Лиам, по другую сторону от Джона, туманная фигура, едва видимая при свете звезд. – Кроме Маккрея, – сказал Лиам, – ни один из нас не может сказать, что будет жить в своих детях. Наши потомки отрезаны.

– Эх, не говори так, Лиам. – Это был голос Джока, раздавшийся сзади Джона. – Эти милые девочки там, совсем рядом, а мы здесь и не можем даже прикоснуться к ним.

– Это все за то, что мы живем в ненависти, – пробормотал отец Майкл. – Мы должны остановить ненависть, Джозеф! Мы должны спасти этого грешника!

– Он хороший человек, – сказал Херити.

– Злой!

– Лиам, – сказал Херити, – вы с Джеком такие отличные компаньоны. Так много помогаете.

– Наша обязанность – охранять эту виллу, – сказал Лиам. – Мы выполняем приказы.

Пока остальные разговаривали, Джон чувствовал, как его дрожь и замешательство проходят. О'Нейл-Внутри оставался спокойным. «Я пытался», – думал Джон. Вокруг него двигались люди. Джон почувствовал, как чья-то ладонь сжала его руку. Херити сказал, приблизив губы к его уху:

– Ты действительно просто пытался удрать, Джон?

– Это было глупо, собрать нас всех в этой хижине, – ответил Джон. – Там сумасшедший. Он способен на что угодно.

– Безумцы все такие, – сказал Херити.

Лиам сказал из темноты впереди них.

– Идите вперед. Нам надо вернуться к дому.

– Твои обязанности, – согласился Херити.

– Вот именно. – В голосе Лиама слышался облегченный смех. – У всех нас свои приказы.

Джон повернулся к Херити, который шел рядом.

– Кто дал тебе приказ охранять меня?

– Рябина кудрявая, – ответил Херити.

– Но почему они называют это Литературой Отчаяния? – спросил Папа.

Папа Лука, который был кардиналом Джеймсом Макинтайром, сидел в кресле-качалке в конце столовой у окна, из которого открывался вид на крыши Филадельфии и Старую Гавань. Силуэт города отчетливо выделялся в утреннем солнце холодного зимнего дня.

На Папе был темно-синий халат, который он получил в подарок, будучи еще простым священником. Халат не мог полностью скрыть его зрелую тушу. Ноги его были обуты в старые коричневые домашние шлепанцы, а открытые голени выглядели мясистыми и слегка посиневшими.

Папа, как отмечали некоторые наблюдатели, заметно напоминал опоссума – скошенный лоб, подчеркнутый лысиной, и глаза, которые ухитрялись одновременно казаться тупыми и внимательными. «Сосредоточенные» – так один из комментаторов назвал глаза Папы. Это были глаза тупого животного, выискивающего, чем бы поживиться.

Вопрос Папы Луки был адресован отцу Лоуренсу Дементу, его секретарю, который стоял у буфета, где был накрыт завтрак. Папа ел экономно, а отец Демент, который никогда не прибавил в весе ни унции, наложил горой в свою тарелку бекон, четыре яйца, тост с мармеладом, жареный картофель и небольшой бифштекс.

– Литература Отчаяния, – сказал отец Демент. – Это просто ирландская манера.

Он пересек комнату и подошел к столу, на который поставил свою тарелку, затем выдвинул стул, выбрав такой, чтобы сидеть к Папе лицом.