Шрифт:
Он пишет стихи, в которых воспевает «и нечто, и туманну даль, и романтические розы», и «поблеклый жизни цвет», хотя ему еще нет и восемнадцати.
Он богат, молод, образован, при его появлении в обществе все заводят разговоры «о скуке жизни холостой» и просят своих дочерей спеть для гостя.
Однако Ленский уже обручен с Ольгой и хранит ей верность, другие девушки его не интересуют. Если кто и вызывает у него интерес, так это изнемогающий от скуки Онегин, так не похожий на него, и эти двое «от делать нечего» становятся друзьями.
Портрет Ольги, возлюбленной Ленского, Пушкин дает во второй главе романа:
Глаза, как небо, голубые; Улыбка, локоны льняные, Движенья, голос, легкий стан, Всё в Ольге… но любой роман Возьмите и найдете верно Ее портрет… —заключает поэт.
Гоголь позднее использует этот прием в романе «Мертвые души», когда, не углубляясь в описание гостиницы, в которой остановился Чичиков, отметит лишь, что «гостиница была известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губернских городах».
У Ольги есть сестра Татьяна. Она не так хороша, как Ольга, «дика, печальна, молчалива», и может целыми днями в задумчивости сидеть у окна погруженная в свои мечты.
Побывав вместе с Ленским в доме сестер Лариных и познакомившись с Ольгой и Татьяной, по дороге домой Онегин говорит Ленскому: «Я выбрал бы другую [то есть Татьяну], когда б я был, как ты, поэт».
Вторую главу «Евгения Онегина» Пушкин написал в 1823 году; без малого шестьдесят лет спустя, в 1880 году, Достоевский в своей памятной Пушкинской речи скажет: «Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы».
Татьяна, увидев Онегина, испытывает странное чувство – она влюбляется.
Она еще никогда никого не любила и влюбляется с такой силой, как влюбляются только в первый раз, она не может уснуть, просит няню открыть окно и, расспрашивая ее о старине, интересуется: «Была ты влюблена тогда?»
Няней в русском языке, как многие, наверное, знают, называют женщину-гувернантку или сиделку, ухаживающую за детьми; в девятнадцатом веке няни полностью брали на себя заботу о ребенке, и многие русские дворяне, даже став взрослыми, не теряли связи со своими нянями.
Часто нянями становились крепостные, жившие в господском доме. Например, когда осенью 1824 года Пушкин жил в родовом имении Михайловском, неподалеку от Пскова, время он коротал в компании своей няни Арины Родионовны.
В том же 1824 году Пушкин засел за статью «О причинах, замедливших ход нашей словесности». Напомню еще раз, что на тот момент русской литературы практически не существовало.
Не существовало ни одной из тех книг, которые мы читаем сегодня.
Еще не было «Евгения Онегина», над которым Пушкин только начал работу, не было прозы Пушкина, не было прозы Гоголя (которому в 1824 году исполнилось пятнадцать лет), не было произведений ни Лермонтова (ему тогда было десять), ни Тургенева (которому было шесть), ни Достоевского (ему было всего три года), ни Толстого (родившегося четырьмя годами позже, в 1828-м), ни Чехова (до рождения которого, в 1960 году, оставалось тридцать шесть лет), ни Булгакова (он родится шестьдесят семь лет спустя, в 1891-м).
Пушкин в статье отмечает, что главная причина медленного развития русской словесности состоит в том, что образованные люди в России пользуются французским языком, пренебрегая русским, что «все наши знания, все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке [французском]… <…>…Ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись – метафизического языка у нас вовсе не существует; проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны».
Пушкин цитирует в статье строки русского поэта и драматурга Дмитрия Петровича Горчакова (1758–1824): «В стране моей родной журналов тысячи, а книги ни одной».
Осенью 1824 года Пушкин часто коротал долгие вечера в компании няни Арины Родионовны, неграмотной крепостной крестьянки, которая не только никогда не читала книг, но, возможно, никогда не держала в руках даже листа бумаги, однако это не няня слушает рассказы Пушкина, а наоборот, Пушкин заслушивается няней, которая (пере)сказывает ему сказки, слышанные им еще в детстве. Поэт очарован и ее сказками, и самой ее речью.
Из всех людей, которых я встречал в жизни, больше всего на Арину Родионовну была похожа моя бабушка Кармела.
Бабушка Кармела родилась в 1915 году в округе Базиликанова, в провинции Парма, она была шестнадцатым ребенком в семье (из семнадцати) и успела закончить три класса. Ее родным языком, на котором на момент ее рождения разговаривала вся семья и односельчане, был пармский диалект: практичный язык, служивший им в быту, связанный с реальными жизнями этих мужчин и женщин, с их буднями и предметами обихода. С языком образованных итальянцев бабушка впервые столкнулась только на школьной скамье: сначала она выучила письменный итальянский, затем стала разговаривать на нем, но до конца овладеть не сумела. Некоторые слова, например бойлер, она так и не научилась произносить, ее речевой аппарат был к этому неприспособлен, она упорно продолжала называть бойлер болидом.